Обман

Эванджелисти Валерио

Имя Молинаса, произнесенное незнакомым человеком, произвело эффект прикосновения раскаленным железом. Она не знала, что отвечать и как справиться с волнением. Пьетро Джелидо крепко взял ее за руку и сказал:

— Мы и так потеряли слишком много времени. Хорошо бы нам добраться до Милана прежде, чем стемнеет. Оставим этого юродивого беседовать с мертвыми воинами.

Дон Диего не заставил повторять просьбу дважды и отправился к карете. Катерина тоже повиновалась, но сначала подняла один из цветков, которые обронил Кардано, и спрятала его на груди. Пьетро

Джелидо, не выпускавший ее руки, заметил это движение. Она невольно задержала пальцы на вырезе платья. Монах отвел глаза.

Кардано крикнул им вслед:

— Женщина, помни о Прете и Беллерофонте! Ты еще можешь восстать против своей судьбы!

Катерина в рассеянности выслушала эти слова, не вникнув в них.

Вскоре карета покатила по унылой равнине, где туман смешивался с закатными тенями. Джулия наконец проснулась и рассеянно, тихо кивая головой, слушала разговор, не понимая в нем ни слова.

— Я не знаю, откуда взялась эта книга, — объясняла Катерина. — Она была у меня только несколько дней. Единственное, что я знаю, так это то, что на первых страницах были нарисованы диковинные растения, очень странные на вид. Я вроде бы узнала нераспустившийся мак и один из тех цветков, завезенных из Нового Света, их еще называют подсолнухи.

Пьетро Джелидо согласно кивнул.

— Вы сказали, что теперь книга находится в руках какого-то провансальского врача. Как его имя?

Катерина прикинула, отвечать или нет, и не нашла причин скрывать правду.

— Его имя Мишель де Нотрдам, из Сен-Реми… Что с вами? Уж не знакомы ли вы с ним?

На лице Пьетро Джелидо отразилось невероятное удивление. Понадобилось несколько мгновений, чтобы оно вновь обрело привычное бесстрастное выражение.

— Да, я с ним знаком. Мы вместе занимались делами, в которых я теперь раскаиваюсь. Вам известно, где он теперь?

Катерина поняла, что совершила ошибку, сказав правду, и у нее вдруг возникло странное желание покарать себя за это. Однако это настолько было ей несвойственно, что она быстро отогнала искушение.

— Не знаю, — солгала она.

Джелидо нахмурился.

— И вы не знаете, кто такой Молинас, на которого намекал Кардано?

— Никогда не слышала такого имени.

Ответ Катерины прозвучал слишком поспешно, и за эту оплошность она тоже себя выругала. На этот раз лицо Джелидо сделалось жестким и враждебным, и она, рассудку вопреки, вдруг увидела, что таким лицо его стало еще прекраснее. Она представила себе, как ласкает его впалые щеки, прижимается губами к его тонким губам, раздвигает зубы и ищет языком язык священника…

Катерина вмиг поборола все свои фантазии. Но что они означали? Наверное, они явились следствием долгого воздержания. Давно уже она не чувствовала этой сладостной влаги между ног…

Звонкий голос Джулии вывел всех из атмосферы двусмысленности.

— Мне показалось, что в окне виднеются очертания освещенных домов. Наверное, мы уже в Милане.

— Милан — город богатый и верный своему императору, — выйдя из сонного оцепенения, отозвался дон Диего, — Но,

к сожалению, слишком целомудренный, не то что Флоренция или Венеция. В самый раз для этих мерзавцев реформаторов.

Пьетро Джелидо вскинулся:

— Я бы скорее назвал мерзавцами тех, кто превратил церковь в гнусную лавочку, где все продается, начиная от любовниц для кардиналов и кончая индульгенциями. Пока папство представляет собой такую отвратительную картину, всегда будут появляться лютеране и кальвинисты!

Спокойное, благостное лицо дона Диего перекосилось.

— Вы меня поражаете, брат Пьетро. Нынче вы разве только не защищаете еретиков, а четыре года назад вы были среди их палачей.

Катерина заметила, как по лицу брата Джелидо пробежала тень боли. Она знала, на что намекал дон Диего. По всей Европе прокатилось известие о процессе, возбужденном во Франции против убийц вальденсов на горе Люберон. Такова была воля Франциска Первого, который находился на смертном одре. Как говорили, у него обманом вырвали согласие на резню. Пьетро Джелидо не фигурировал среди обвиняемых, но в ходе следствия выяснилось, что при легате Алессандро Фарнезе и вице-легате Тривулько он играл роль подстрекателя. Катерина поняла, что он раскаивается в содеянном, и это отчасти объясняло его постоянную меланхолию. Ей могло оказаться полезным такое состояние души монаха.

— Понять, что лютеранство порождено пороками церкви, еще не означает его защищать, — спокойно парировал Джелидо. — К тому же, дон Диего, император, которому вы служите, ратует за католицизм, основанный на строгих правилах.

— Даже на слишком строгих, — вздохнул дипломат, — Но отложим эту тему до беседы с правителем Милана. Несмотря на мое ремесло, политика нагоняет на меня скуку. Надеюсь, меня скоро отпустят в Венецию, к тамошним очаровательным женщинам.

В этот момент кучер объявил:

— Синьоры, мы въезжаем в город!

Катерина отодвинула занавеску. Взошла луна, но звезд еще не было видно на светлом небе. У ворот Милана расположились лагеря имперских войск. Солдат в полном обмундировании окружала толпа жен, детей и любовниц. Голосов не было слышно, но, наверное, они говорили на всех диалектах Европы, кроме французских. Одни чистили оружие, другие готовили ужин на бивачном костре или возле своей палатки.

Солдаты, охранявшие ворота, говорили по-итальянски. Никаких формальностей не требовалось. Дону Диего достаточно было почтительно поклониться офицеру стражи, и карета въехала в узкие улочки, по краям которых высились двухэтажные дома.

Кучер замедлил движение.

— Куда вас везти, дон Диего? — громко спросил он, свесившись с облучка.

— В палаццо правителя Гонзаги. Знаешь, где это?

— Конечно.

Карета быстро покатила по темнеющим улицам, чтобы добраться засветло. Навстречу попался всего один экипаж, перед которым, задыхаясь от усталости, бежал слуга с факелом в руке. Этот варварский и жестокий обычай еще сохранился в семьях местной аристократии, причем зачастую слуга был уже стар и сед.