Обман
Шрифт:
— В час седьмой он имеет вид козы, и имя ему Оумесфоф, — продолжил Фернель.
— В час восьмой он имеет вид Быка, и имя ему Дати-Фе, невидимый, — отозвался Симеони.
И тут, вместо того чтобы ответить ему в тон, Якоб Бассантен раскинул руки в стороны.
— Час восьмой есть час последний, как и восьмое небо последнее. И они сосуществуют с тремястами шестьюдесятью пятью сферами Абразакса, нашего
Мишель потерял власть над собой. Неистово сжимая грудь Жюмель, он чувствовал, как волнами изливается семя. Жюмель стиснула ягодицы мужа и потянула его на себя, словно желая сильнее насладиться влажным даром. Они тесно прижались друг к другу, слившись в одно целое.
Когда же затих последний спазм, Мишель приподнял голову, которая медленно кружилась. Только сейчас он заметил, что на пороге комнаты, опираясь на палку, стоит Ульрих. В глазах старика не было угрозы, только усталость и упрек. Голос звучал слабо:
— Мишель, ты пожелал аннулировать инициацию огнем. Жаль, я так на тебя рассчитывал. Но игра еще не сыграна, и ты это прекрасно знаешь. В ином месте и в другое время мы снова встретимся.
Шаркая ногами, старик удалился. Пентадиус, который, как всегда, стоял у него за спиной, бросил на всех злобный взгляд и последовал за учителем.
Встретившись с глазами Жюмель, Мишель прочел в них счастье и тревогу, словно она ждала неминуемого расставания. Он крепко ее обнял и долго успокаивал ласками и поцелуями, пока Фернель не тронул его за плечо.
— Дело сделано, мы победили, по крайней мере сейчас. Можете одеться.
Мишель неохотно оторвался от жены. Когда они поднимались с пола, Жюмель указала на плечо Мишеля:
— Смотри, крестообразный шрам исчез!
Мишель покосился на плечо и краешком глаза увидел, что так оно и есть. В смущении он встал, опираясь на руку Фернеля. Только теперь он застыдился своей наготы и поспешно поднял с пола тунику.
Жюмель, напротив, голышом чувствовала себя прекрасно. Она спокойно взяла одежду, которую ей протянул Бассантен, и не спеша оделась. Потом заметила:
— Если я правильно поняла, я имею право еще на триста шестьдесят четыре таких мгновения.
Фернель, обычно серьезный, расхохотался.
— Да, мадам, даже если не будет ни молитв, ни свидетелей, ни нарисованных на земле змей. Достаточно
Жюмель скорчила гримаску.
— Вот что меня беспокоит: мой муж действует на публике гораздо лучше, чем наедине.
Мишель собрался было возразить, как от удивления у него перехватило дыхание. Симеони отодвинул занавеску, и комнату озарили солнечные лучи.
— Но ведь была ночь! — воскликнул Мишель.
Симеони ответил:
— А почему вы в этом так уверены? Там, где проходит Ульрих, время изменяется, и призраки прошлого и будущего обретают материальность под покровом тьмы. Мы думали, что на улице ночь, а время бежало, следуя неизвестным нам ритмам.
Он указал на улицу.
— Важно то, что там нет больше монстров, а только обычные прохожие. Ну, впрочем, не совсем обычные… прямо к вашему дому бежит мальчик.
— Мальчик?
В дверь постучали.
— Пойду открою, — сказала Жюмель, не обращая внимания на то, что одета в слишком легкомысленную тунику.
Она вернулась вместе с юным пажом в роскошной ливрее, который, хоть и озирался по сторонам вытаращенными глазами, о своих обязанностях не забывал.
— Господа, кто из вас доктор Нострадамус?
— Я, — ответил Мишель.
Паж протянул ему желтый, весь покрытый печатями конверт.
— Сударь, я уполномочен сообщить вам содержание этого послания: вас приглашают ко двору. Письмо написано самой королевой Екатериной Медичи. Вы должны выехать тотчас же.
У всех присутствующих вырвался возглас удивления. Слова Жюмель прозвучали с горьким разочарованием:
— А как же триста шестьдесят четыре раза?
Но никто не обратил на нее внимания. Фернель положил трясущуюся руку на плечо Мишеля.
— Друг мой, это ваш час, — торжественно сказал он, — Теперь вы настоящий маг, прошедший посвящение добром. Вы можете спокойно, на равных смотреть в лицо власть имущим. Я очень за вас счастлив.
Мишель чувствовал себя не таким счастливым.
— А Ульрих? — спросил он, выразив только одну из всех беспокоящих его мыслей.
— Вы встретите его снова. Решающий бой еще впереди, он сам вам это сказал. Но сейчас пусть он вас не заботит. Бегите паковать вещи!