Обман
Шрифт:
Катерина машинально протянула руку к стакану. Она снова услышала, как Кардано что-то говорит о Беллерофонте и Прете [32] , но ничего не поняла. Понимала только, что притаившийся где-то вдали Молинас внушал ей, что она должна себя страшно покарать.
ПРОРОЧЕСКИЙ ЭКСТАЗ
Мишель был в полном рассудке, но ему не удавалось контролировать ни мысли, ни движения тела. Он яростно лягнул тазик с водой, в котором держал ноги, и тот отлетел в угол. Из широко раскрытого
32
Согласно греческому мифу, царь Прет отправил Беллерофонта на смерть, чтобы завладеть его возлюбленной. ( Прим. перев.)
Он видел непостижимые миры, вращавшиеся вокруг неподвижных звезд. Отсюда Земля казалась ему крохотным комочком грунта с водой, и этот комочек располагался, вопреки всем теориям Коперника, в центре Вселенной. Перед ним проносились сцены разрушений, бедствий, чумных эпидемий. Корабли бороздили моря, ища встречи с противником, сверкали кинжалы в руках убийц, свергнутые властители чередовались с теми, кто еще властвовал и занимал свое опасное место.
Без Парпалуса, который, как призрак, висел в темноте и непрестанно ему нашептывал, он никогда бы не понял смысла этих видений. Речь Парпалуса состояла не из слов, а из неясного бормотания, пощелкивания и гортанных звуков. Да и какой еще язык годился для описания непостижимого ужаса этой пропасти?
Вдруг на речь Парпалуса наложился другой голос, знакомый и нежный:
— Мишель, так больше нельзя! Ты пугаешь и меня, и девочку! Приди же в себя!
Мишель встряхнулся и открыл глаза. Положив ему руку на лоб, над ним склонилась испуганная Жюмель. В глазах ее стояли слезы.
Мишель моргал глазами до тех пор, пока лицо жены не перестало расплываться. Со временем она становилась все краше, и даже страх не мог погасить блеска этой красоты. Мишель загляделся на черные волосы, грациозно разметавшиеся по ночной сорочке. Но теперь было не время любоваться женой. Он поставил мокрые ноги на пол и встал. Бронзовый стул наклонился и с грохотом рухнул.
Услышав грохот, Жюмель испуганно поднесла сжатые кулаки к щекам. Мишель улыбнулся:
— Не бойся, милая. Ты же знаешь, со мной это происходит каждую ночь.
— Знаю, но мне все равно страшно. Ты был без сознания, а эта штука продолжала вертеться.
Она указала на столешницу, где рядом с астролябией бешено крутилось кольцо. Мишель прихлопнул его ладонью и обмакнул перо в чернильницу.
— Прошу тебя, оставь меня одного, я скоро приду. Мне надо записать то, что я видел.
Жюмель прижала сложенные руки к груди.
— Ты себя убиваешь. Раньше видения посещали тебя от раза к разу, а теперь каждый день, хотя ты не принимаешь никаких снадобий.
— Снадобья были нужны лишь для того, чтобы открыть путь. Теперь дверь открыта, и мне надо только в нее войти.
— Но ты стал пленником Ульриха и другого чудовища, Пентадиуса! Они заставляют тебя делать то, что нужно им, а не тебе.
Мишель наморщил лоб.
— Нет, Жюмель,
— Потомки меня мало волнуют. Меня волнуешь ты и твое здоровье.
— Но все связано воедино! — Мишель тряхнул головой. — Вряд ли ты сможешь понять, и не только ты, но и большинство простых смертных. Ульрих нашел способ входить в те районы космоса, где «сначала» и «потом» — одно и то же, а причины и следствия взаимозаменяемы. Значит, он способен наблюдать Вселенную с высшего пункта, с той точки, с которой ее видит Бог. И это очень опасно, потому что устремления Ульриха имеют демоническую природу.
— И Бог не вмешивается? Не пытается ему помешать?
— А кто мы такие, чтобы толковать намерения Создателя? Это он наделил людей пророческим даром, то есть возможностью взглянуть на мир с его точки зрения.
Мишель стряхнул в чернильницу каплю чернил, которая собиралась капнуть с пера.
— И человек старается использовать этот дар, как и прочие дары Бога, так, как ему кажется лучше. И сам решает, во зло или во благо.
Жюмель скорчила изящную гримаску.
— Ты рассуждаешь, как кюре. Мне священники никогда не нравились. Когда я занималась любовью за деньги, они всегда торговались и были самыми порочными из всех.
Мишель улыбнулся такому неожиданно прозаическому повороту разговора.
— Значит, ты согласна с гугенотами, ведь они утверждают, что священникам надо жениться.
— Это бы их успокоило. Только гугеноты еще хуже: сначала они с тобой занимаются любовью, а потом за это обвиняют тебя во всех грехах.
Мишель искренне забавлялся.
— Вижу, что ты свою милую щелку готова сделать мерилом всего на свете, даже понятий теологических.
— Это вы, мужчины, вокруг того, что ты называешь «милой щелкой», нагородили кучу философских споров, — Жюмель подмигнула, — Если ты и сейчас не прочь поискать невесть какую истину, то момент самый подходящий. Магдалена заснула. Когда ты тут орал, она заплакала, а теперь ее не слышно.
Мишель хоть и правда был не прочь, но отрицательно покачал головой.
— Нет, милая, я приду позже. Теперь мне надо записать все, что я видел. — Он сел на скамью и взял листок из стопки на краю стола.
— Ладно, ладно. Истина подождет, если я, конечно, не засну.
Еще год назад Жюмель запротестовала бы, но теперь она привыкла к странностям мужа. Ей хватало той теплоты отношений, что восстановилась между ними.
— Но разве ты не видишь, что Ульрих накладывает на тебя ограничения? Он продолжает тебя наставлять.
— Не будь несправедлива. Помнишь, когда Ульрих явился ко мне, он потребовал, чтобы я не публиковал своих пророчеств? Я же только к тому и стремлюсь: рано или поздно их опубликовать, чтобы люди знали, что с ними должно случиться. А потом пусть он делает, что хочет.
Все еще говоря, Мишель начал изящным, замысловатым почерком выводить на бумаге строчки, объединенные по четыре. Жюмель поняла, что ей пора уходить, но, рискуя рассердить мужа, бросила взгляд на листок. Катрен, который она прочла, показался ей бессмыслицей: