Обман
Шрифт:
– А! Вот. Вот он. – Она вытаскивает лист с загнутыми краями из какой-то большой тетради. – Посмотрим. Может, это тебе поможет.
Я беру страницу и вглядываюсь в почерк Ричарда. Он писал тупым карандашом, и буквы получились расплывчатыми и нечеткими. Наверху даже есть заглавие: «Цели пребывания в «Туфлосе». Он обозначил несколько пунктов. «Стать лучше. Простить. Снова начать жить». Слово «Туфлос» написано несколько раз в разных местах; он как будто украсил им лист. Совершенно очевидно, что Ричард действительно хотел попасть конкретно в наше заведение. Есть еще несколько записей, но карандашный след размазался, и мне удается прочитать только обрывки. Под другим заголовком, «Терапия»,
Снаружи идет снег. Я сижу на углу стола и смотрю в окно. Рабочие на лесах продолжают трудиться, несмотря на перемену погоды. Было невероятно холодно, но, странным образом, когда пошел снег, немного потеплело. Как будто снег ткет одеяло, которое накрывает мир, и под ним уютно и безопасно. Снежинки – даже не снежинки, а хлопья снега – толстые и влажные; они быстро облепляют автомобили, припаркованные внизу. В городе снег сохраняет свою красоту всего пару часов. Как только появляются снегоуборочные машины, идеальное белое покрывало превращается в толстые серые слякотные сугробы, иногда чуть не до пояса высотой. Единственное, по чему я скучаю, когда вспоминаю свой родной дом, – это белизна нетронутого снега.
Моя дверь слегка приоткрыта, и из коридора до меня доносится болтовня пациентов. Кабинет находится напротив компьютерной комнаты, их любимого места, где они пытаются прорваться на порносайты или просто собираются, чтобы потрепаться. Там стоят два ветхих дивана, и на одном всегда кто-то спит.
Я ясно слышу незнакомый мужской голос – видимо, кто-то прислонился к стене компьютерной комнаты. Бруклинский акцент и посвистывание – у говорящего отсутствует парочка зубов. Голос громкий и хриплый, но его обладатель старается говорить трагическим шепотом, наверное, чтобы придать своей истории больше выразительности и таинственности. Я подхожу прямо к двери, прислоняю ухо к щели и слушаю, оставаясь при этом невидимой.
– Это все бабы. Из-за баб ты попадаешь в такие вот места, чувак. Что бы ты ни делал – им никогда не угодить.
– Ты попал сюда из-за женщины? – Другой мужской голос, вроде знакомый, но я не могу определить чей.
– Да уж. Из-за своей бывшей.
– Что такого она сделала? – Кто бы ни был этот неизвестный рассказчик, он явно овладел вниманием своего слушателя.
– Ну, для начала она порвала со мной. Потом стала трахаться с моим лучшим другом. Угу, именно так. А любой знает, что это неправильно. Ну и у меня не было выбора. Я должен был вернуть ее обратно. Типа, не терплю, когда со мной обращаются с таким неуважением.
– И как ты это сделал? Как ее вернул?
Незнакомец начинает говорить еще тише.
– Прикончил эту суку.
– Ты ее убил? – выдыхает второй.
– Чувак, шшшшш! Заткнись к е… матери, ага? Ничего не расскажу, если ты будешь вопить как зарезанный.
– Как ты это сделал? – шепчет слушатель.
Я по-прежнему подслушиваю у дверей кабинета. Пока еще все это не слишком меня беспокоит – такие «страшные» истории здесь не в новинку. Многие пациенты относятся к психбольнице как к тюрьме и стараются выставить себя как можно более крутыми и ужасными – так они чувствуют себя в большей безопасности. Отсюда все эти выдуманные байки об убийствах и прочих зверствах.
– Ха. Я скажу тебе, как это сделал. У нее типа был дом в Бронксе, так? И она всегда выпускала свою собаку из задней двери во двор, побегать, поссать и все такое. И один раз ночью я подобрался к дому и дождался, пока выбежит псина. Как только я ее увидел, сразу перепрыгнул через изгородь и схватил.
Я
– Сраная, паршивая, старая псина. У меня с собой была бутылка с зажигательной смесью, и я вылил ее всю на эту скотину. Она была такая тупая, что начала ее слизывать, прикинь? Просто взяла и стала слизывать зажигательную смесь. Но скоро перестала. Когда я ее поджег.
– Ни хрена себе! Ты не брешешь? Ты поджег чертову собаку?
– Точняк, поджег. Типа, она лает, визжит и все такое, а я беру ее и швыряю прямо этой суке в окно. Она пробивает стекло, и занавески загораются. И я слышу, как собака визжит, как хрен знает что, а потом слышу Алишу – она тоже начинает визжать. И она пытается погасить скотину, а та уже подыхает, а огонь все больше и больше.
Он говорит громче, и я чувствую, как мои руки сжимаются в кулаки.
– И она такая: «На хрен собаку, надо уходить» – и выскакивает в заднюю дверь. А где я? Точно там и стою, ее поджидаю. На улице темно, она ничего не видит и врезается прямо в меня. А я хватаю ее и поворачиваю к дому мордой, чтобы видела, как он горит. И зажимаю ей рот, чтобы не орала. Вот так, понимаешь, да? – Я почти вижу, как другие пациенты вытягивают шеи, чтобы рассмотреть, что показывает им рассказчик. – Тогда сука начала кусать меня за руку, но я засунул кулак ей чуть не в глотку.
Дом загорелся очень быстро. То есть, типа, реально быстро. Стало жарко, и из-за дыма почти ни фига не видно, и я отволок ее подальше, в переулок за домом. Она вырывалась и брыкалась как бешеная, а потом поняла, что дом ей уже не спасти, и утихла. И просто смотрела, как он горит. Огонь трещал так, что уши от шума закладывало. А когда подъехали пожарные, вообще ничего не стало слышно, даже криков. И я такой вытащил руку у нее изо рта и говорю: «Вот что я делаю с теми, кто ведет себя как свинья».
– И никто тебя не увидел? Тебя не поймали?
– Не, чувак. Никто даже не знал, что мы там стояли. Тут она, конечно, начинает плакать и пускать сопли, умолять меня… ну, и я ее кончил. Просто перехватил ее шею и сжал посильнее. И она очень скоро сдохла.
Чем дольше я слушаю, тем сильнее мое лицо искажает злая гримаса. Меня с головой накрывает волна разочарования – ужасно противно, что слушатели с таким бурным одобрением реагируют на подобную идиотскую чушь. История, насквозь пропитанная социопатией, восхищение сверстников – мне никогда не понять этого дерьма. Мне приходится выслушивать такое уже много лет, и все больше кажется, что все это каким-то образом просачивается в меня, влияет на мое психическое здоровье. Я продолжаю подслушивать – некоторые уже пересказывают наиболее смачные куски другим, опоздавшим. И даже слышу хлопки ладоней – вроде «дай пять». А затем – хриплое быстрое дыхание. Так дышит человек в панике. И на сей раз знакомый голос – дрожащий от ярости. Тайлер.
– Ты поджег собаку этой женщины? И бросил ее в окно, и дом загорелся? – Тайлер явно слушал вместе со всеми, и он охвачен отвращением.
– Ну да, братан, и чё?
– «И чё»? Ты убил ее? За то, что она тебе изменила? – Тайлер говорит все громче и выше.
– У тебя проблемы, братан?
– Да. Да. У меня большая дерьмовая проблема.
– Привет всем! – Я открываю дверь и улыбаюсь, как будто не проторчала возле нее последние полчаса и ничего не слышала. – Что у вас тут интересного? Как дела? – Такое ощущение, что в воздухе коридора застыло напряжение, оно чувствуется почти физически, и некоторые пациенты предпочитают сбежать и укрыться на диванах, в безопасной компьютерной комнате. Глаза всех оставшихся прикованы к Тайлеру и рассказчику.