Обманутая

Делински Барбара

При этой мысли он улыбнулся и потянулся, закинув руку за голову к узлу длинного гамака на стойке, к которой тот был привязан. Расслабившись, он провел рукой по волосам, росшим на груди, и животу. Он похудел, потерял с потом фунтов семь-восемь, что было неплохо. Он любил быть в форме — не то чтобы он когда-нибудь задумывался о диете или физических упражнениях, ведь он зарабатывал себе на жизнь физическим трудом. Но каникулы — это совсем иное дело. Вкусная пища, меньшая, чем обычно, нагрузка, минимум трат нервной энергии — за каникулы вполне можно набрать вес.

Поэтому-то

он и радовался, что уехал в Австралию до дня Благодарения. С Лауриными обедами пределов не существовало. Она готовила всевозможные блюда от супа до десерта, и каждый год все было разным — неизменной оставалась лишь индейка. Эта большая, даже огромная, если учесть количество приглашенных, птица непременно подавалась к столу. Все остальное менялось в зависимости от прихоти Лауры. День Благодарения был временем, когда она демонстрировала свое умение, все, чего добилась, — словом, все, чем она была. В Рождество повторялось то же самое, только с еще большим размахом. И хотя Кристиан не мог отказать Лауре в том, что она выстроила жизнь из ничего и выстроила ее хорошо, он не выносил ее приемов. Ему было слишком больно видеть то, чего он не имел сам.

Поэтому он предпочитал загружать себя делами на праздники. Это избавляло его от необходимости присутствовать на них. Избавляло от ненужных воспоминаний, от необходимости вести себя как скотина, расточать насмешки, демонстрировать свое презрение к благополучию Лауры и Джеффа.

К тому же он был уже слишком стар. Это становилось утомительным — сколько бы он ни пытался иронизировать. В течение многих лет это утверждала Габи.

— Зачем ты это делаешь, Кристиан? — спрашивала она. — Ты причиняешь боль своей семье и самому себе. Ты уже слишком стар для таких игрушек. Зачем ты это делаешь?

Он никогда не мог объяснить это Габи, а то, что он не мог объяснить ей, он не желал объяснять никому. Они были вместе, то встречаясь, то расставаясь, почти шестнадцать лет. Лучшие друзья, жившие то вместе, то порознь. Любовники, то видевшиеся, то разлучавшиеся. Она больше всех подходила ему в жены. Но она работала продюсером ток-шоу в Нью-Йорке, а он строил дома в Вермонте. И чего-то недоставало, какой-то силы, которая заставила бы их ухватиться друг за друга, вынудила бы одного из них пойти на компромисс. Чего-то недоставало.

А потом Габи заболела. Он хотел жениться на ней, но оба понимали неуместность этого жеста, осознавали свое бессилие перед болезнью, которую было невозможно остановить. Поэтому он просто сидел с ней, держал ее за руку, когда она приходила в сознание и начинала испытывать страх, разговаривал с врачами и прикладывал все усилия, чтобы в свои последние дни она не чувствовала себя одинокой. А когда все кончилось, он похоронил ее.

Неторопливая струйка пота сбежала по его лицу — почти как слезы, если б Кристиан умел плакать. Ему недоставало Габи. Она была хорошим другом, камертоном его жизни. Прошло уже три года, как ее не стало, и хотя он не думал о ней постоянно, ему часто хотелось поговорить с ней, пойти с ней куда-нибудь, увидеть ее улыбку.

Она бы не стала улыбаться

в Дейнтри со смешком сообразил Кристиан. Габи любила удобства. Ей бы не понравилась жара, влажность и эта громада леса. Она любила простор и тишину. Какофония скворцов, гнездившихся поблизости, отнюдь не привела бы ее в восторг. Как не привлекли бы ее жужжание насекомых к вечеру, крики цикад, писки и кваканье всех остальных обитателей тропиков. Нет, Габи предпочитала роскошь и уединенность. Она не стала бы спать в одних тонких трусиках, как он, в хижине с единственной стеной. Она не стала бы купаться обнаженной в ручье. Ей бы не понравилось гулять по джунглям, где за тобой постоянно наблюдают невидимые существа.

Даже Кристиан тревожился поначалу, хотя его и предупреждали об этом. Каждый звук, изданный им, каждое его движение не оставались незамеченными. Он не сомневался, что ему удавалось увидеть лишь малую часть тех существ, которые наблюдали за ним. Но разве он мог их винить за это? В конце концов, лес был их домом. А он был всего лишь непрошеным гостем.

А ведь он был им всегда.

В четыре часа по бостонскому времени Тейлор Джонс возлежал в постели. Постель была чужая, но хорошо ему знакомая. Он знал на ощупь эти свежие, белоснежные перкалевые простыни, взбитые подушки и толстое белое одеяло. Он знал на ощупь женщину, тело которой даже сейчас полностью соответствовало его телу. У нее была теплая и гладкая кожа, нежное гибкое тело, а ее страстность могла удовлетворить любого.

К несчастью, она уезжала. Через какую-то неделю свежие перкалевые простыни будут сняты с кровати, упакованы и уплывут в Сан-Франциско, где их хозяйку ожидает пост помощницы менеджера в четырехзвездочной гостинице. Место было чрезвычайно выгодным, делавшим честь двадцатисемилетней женщине, идущей крупным шагом вверх по служебной лестнице. Однако гостиниц хватало повсюду, и среди них четырехзвездочных. Вряд ли она выбрала бы эту, если бы расставание с Восточным побережьем разбивало ей сердце.

Они неплохо проводили время, она и Тейлор, но их связывали чисто физические отношения. Он, как и она, это знал. Они были родом из разных мест, им нравились разные люди, они стремились к разным вещам в своей жизни. Но секс им удавался, и они продолжали им заниматься. Ее переезд на другой конец страны, пожалуй, был единственным способом положить конец их отношениям.

Тэк?

Он уткнулся лицом ей в затылок, в ворох густых теплых волос.

— М-мм?

— О чем ты думаешь?

Глубоко вдохнув, он попытался удержать ее запах в своих легких как можно дольше, как гашиш, перед тем как выдохнуть его.

— Я думаю о том, что скоро тебя потеряю.

— Не лги.

— Я не лгу. — Он приподнял голову. — А что, ты думала, я скажу?

— Что тебе надо возвращаться на работу. Обычно ты это говоришь.

Она была права. Он был не из тех, кто медлил или переживал послевкусие занятий любовью. Но сегодня было иначе. Он был не таким уж толстокожим, чтобы не ощущать, что отношения их подходят к концу.