Обманы восприятия

Вольфсон О.

– Плохо, если нами будут управлять импотенты, – подытожила Рита.

– Дрочить модно, и ничего нет в том позорного! А если нас изолируют друг от друга? Придется сексом по видео заниматься, – не согласилась одна из девиц.

– Подданные должны жить в страхе! А вечного страха не бывает! Не прокатит карантин! – словно поверженный монарх, Макс достойно отрекся от своей теории. – Мы все под контролем, пока держим в руках эту фигню! – сказал он, бережно засовывая в карман узких джинсов айфон.

Тем временем танцующая Рита чуть не свалилась в пустой бассейн. Виктор ловко подхватил ее.

–

Ты мой герой! – восторженно завопила она.

– Герои – это такие люди, которые способны выдержать то, что противоестественно здравомыслящему человеку, – охладил ее романтичный пыл жених.

– То есть герои – это люди с больной психикой? – взвизгнула Рита, прижатая к его груди. Рысьи глаза ее жгли с такой ненавистью, что он резко опустил руки. Невеста пошатнулась и чуть снова не упала, но на зависть Лили и Милы в одну секунду оказалась в других крепких объятьях.

– Герой – это человек, презирающий смерть во имя жизни людей, – важно пробасил Макс, не отпуская Риту.

«Ты бы еще сказал: “Сила в единстве!”» – хотел уколоть Виктор, вспомнив, что Старцева воспитывала бабушка, музейный работник, но передумал и злорадно наблюдал, как невеста, попав в лапы друга, вся скривилась от отвращения. «Дорвался до халявы, выпачкался весь и девчонок перепачкал. Нельзя его приглашать в приличное общество», – с досадой решил он.

Солнце, мелькнув последний раз раскаленными лучами, спряталось за горизонт. Усадьбу озарили дружно загоревшиеся разноцветные фонари, но яркий электрический свет, как ни старался, не мог согреть веселую компанию.

– Толстячок, нам холодно! – капризно пропищали Лиля с Милой, зябко поеживаясь и обнимая общего, еще не поделенного между ними Макса. – А может, попаримся? Это баня? – предложили они, тыча длинными ногтями в деревянную постройку.

Девушки были похожи друг на друга, но не лицами, а манерами вытягивать губы трубочкой и одинаково двигаться.

– Вперед и только вперед! – загудел Максим. И, живо подцепив девчонок, устремился к дому.

После минутной перепалки у всех снова поднялось настроение.

Обстановка в уютном зале с широким диваном, глубокими креслами, камином, столом, накрытым хрустящей скатертью и утыканным лакомствами, примитивной, но модной музыкой сделала свое дело – компания снова шумела и резвилась. Молодость беспечна. Они ели и пили то, что осталось после званого обеда. Деликатесы валялись на тарелках без должного почтения, и никому не было дела до этикета – какой вилкой цеплять устриц и в какой последовательности есть мясо или рыбу, а уж тем более чем запивать – красным или белым. Бесперебойно жуя, Максим дергал сальными пальцами длинную челку. Рита же постоянно исчезала, а когда появлялась, то шокировала новым нелепым нарядом. То ли сестры, то ли подруги изображали сексуальные па под эротичную мелодию. Им до ужаса хотелось соблазнить толстячка длинными ногами, сосками, грозно торчавшими из-под прозрачных блузок, упругими попками, которые они разными похотливыми способами выставляли напоказ. «Секс-старты начались!» – подзадорил их Макс, оценивая, у кого тверже задница и круче титьки. Но девушки, резко прервав развратный танец, отошли и озабоченно зашептались. Виктор уловил отрывки

их разговора, когда вслед за ними двинулся в уборную.

– На нас в розыск уж, наверное, подали! Если вышибут, домой не поеду, лучше вздернусь! Мне с Маргушей хорошо…

– Сколько мы отсутствуем?

– Третья неделя… Лилька, а я в баню все же заглянула! Там, прикинь, огромные пупсы сидят в тазиках…

– Во даешь, подруга! Перепила или обкурилась? – последнее, что он услышал.

Не придавая их болтовне большого значения, расшифровал: «Девчонки прогуливают занятия и боятся, что их в общагу не пустят». Он столкнулся с ними у зеркальной стены. Окинув его презрительным взглядом и тыча в него прямыми, словно острые кинжалы, пальцами, они дружно засмеялись. Ногти нахалок, сверкая ядовитым лаком, чуть было не пронзили ему глаз. Их лица, обезображенные алкоголем, пересекаясь в отражениях, кривились неблагородным оскалом. Виктору почудилось, что у девиц вместо ртов клювы, а вместо маникюра грязные когти. «Хорошо, хоть эти простушки не корчат из себя дворянок», – подумал он.

Лиля с Милой вернулись в зал. И снова их тела заволновались, затряслись в немыслимых вихляниях. Виктор захандрил, ему вспомнился рассказ Сони о художниках.

– Ритуля, скажи, на стенах висят полотна Куинджи? Почему не Мунк? – выключив музыку, спросил он.

Танцующая компания застыла в немом удивлении. До этого вопроса никто не обращал внимания на интерьер комнаты, на стены, увешанные картинами. Лиля и Мила, вскинув неподъемные ресницы, начали рассматривать шедевры мирового искусства. Рита уже готовилась дать отпор, но ее опередили.

– Зачем Ритуле этот псих? – спросил Макс, поглаживая одной рукой попку Лили, а другой коленку Милы.

– Полотна этого психа стоят баснословных денег! – возмутился Виктор и уточнил: – У Куинджи луна сияла, как фонарь! Но краски тускнели – полотна блекли.

Добавить было нечего, и воцарилась тишина. То ли сестры, то ли подруги заскучали и, раскидав свои бесконечные ноги вдоль дивана, задымили Ритиными разноцветными сигаретками. Синхронно выпуская кольца из вытянутых трубочкой губ, они мечтательно закатывали глаза.

Странным образом неожиданно для всех грянула бравурная музыка. Максим, любитель пародий, тут же начал изображать из себя фашиста. Он то и дело отдавал честь, резко вытягивая вперед руку, и так же резко то опускал, то задирал голову. Черная челка, слипшись, воинственно торчала, мясистый нос дрожал, живот еще больше выпячивался, а ноги его выписывали такие нелепые кренделя, что Лиля с Милой визжали от восторга. Им так понравился танец кровавых монстров, что и они начали подпрыгивать, кричать «хай» и вскидывать руку.

– Всех уничтожить, евреев в газовую камеру! – горланили они вместе с Максом.

– Насмотрелись идиотских фильмов! Фу, надоели, перестаньте! Как можно смеяться над жестокостью и смертью? – возмутилась хозяйка, выключив аппаратуру. Все ее безоблачное существование противилось насилию. Брезгливая и равнодушная к чужому горю, она не хотела касаться темной стороны жизни. Любое упоминание о неприятностях приводило Риту к душевному дискомфорту, и у нее начинались «панические атаки». Она задыхалась от ненависти к чужим проблемам.