Обнажая Сердце
Шрифт:
— Сэр… — отвечает он.
На это мы с Ташей одновременно беззвучно произносим: «его отец». Я кривлю рот, а она морщит нос, беспокоясь, что этот звонок не закончится ничем хорошим. Ян слушает, его щеки краснеют, и он уходит в коридор, полностью заведенный.
— Ты думаешь, он попросил его вернуться? — печально спрашиваю я Ташу. Внезапно на меня находит осознание всей тяжести проблемы Яна.
— Хейлз, серьезно, я надеюсь, что, во имя разбитого сердца этого парня, он этого не сделает.
Выражение ее лица копирует мое. Мы обе очень сильно волнуемся о нем, и весь цинизм испаряется.
—
Дружеские подтрунивания в сторону, он заслуживает честного разумного объяснения моего отказа от этой идеи. Он должен понять причины, стоящие за моей упертостью перед этой проблемой, и что я не веду себя, как сука.
— Из всех людей, не тебе говорить со мной о должном поведении, семье и ценностях, папа.
Я съеживаюсь от пренебрежения в его голосе, когда он произносит слово «папа».
— Когда в последний раз ты выполнял свои брачные клятвы, а? — рычит он, затем слушает, усевшись на край моей кровати.
Увидев меня, он приглашает жестом зайти, его глаза пылают от злости. Он уже увидел меня, назад дороги нет. Поэтому я просто захожу и сажусь на другом конце кровати, мое сердце сейчас с ним. Я очень хорошо знаю длинную и ужасную историю Яна и его отца: Ян официально открылся в довольно раннем возрасте. Я содрогаюсь внутри. Ян отбросил свою комфортную жизнь, осознанно отказавшись от трастового фонда, чтобы постоять за свои убеждения. В тот день я восхищалась и гордилась им, как никогда.
— Я не хочу, чтобы мне лгали. Я хочу быть любимым за то, кто я, не только за внешность, — расстроено выдыхает он. Я смотрю, как его красивые черты приобретают мучительные и обманутые краски.
— Знаешь, если бы ты просто отбросил свои предрассудки, то мог бы увидеть, что то, что внутри меня, не настолько отвратительно, как ты думаешь, — он шумно выдыхает. — Пора тебе отложить предрассудки и невежество, и увидеть своего единственного сына таким, какой он есть на самом деле. Не постыдного грешника, которым ты его выставил. Можешь даже быть толерантным к тому, что выяснишь.
В уголках моих глаз появляются слезы от этих слов, пропитанных таким мучительным удрученным тоном. Я с трудом сглатываю комок, образовавшийся в моем горле. Я должна быть сильной для него, в отличие от его семьи. Мы будем его опорой.
Как этот человек может отвергать и ранить своего собственного ребенка, особенно такого красивого, как Ян. Просто абсурд. Мне кажется, его отец — единственный известный мне человек, не считающий Яна особенным. Ян — добрейший, замечательнейший человек из всех, кого я встречала в жизни. Я готова вырвать телефон у него из рук и высказать его отцу все мои нецензурные мысли.
Я продолжаю смотреть на мрачное выражение лица Яна, пока он слушает, его тело напряжено. Почти истощенно он отвечает:
— Тогда, как обычно, я могу быть уверен, что ты продолжишь разочаровываться во мне. Я не могу положиться на своих собственных родителей.
Знакомый
Моему личному шаману необходимо лечение.
— Красавец.
На самом деле. Хочу закричать во все горло в не слышащие уши его отца.
Он награждает меня усталой улыбкой, затем трет руками лицо.
Я хочу, чтобы он снова посмотрел на меня, и говорю:
— Я собираюсь упаковать сумки, а ты останешься здесь столько, сколько нужно.
— Хейлз, тебе не нужно так делать только из-за услышанного.
— Мне не нужно, я знаю, — я удерживаю его взгляд, пытаясь передать свою уверенность. — Я хочу, — выделяю каждое слово. — Кроме того, как я могу устоять перед круглосуточным доступом к моему изумительному парню? — я пытаюсь улучшить ему настроение. Я не хочу, чтобы он чувствовал себя еще хуже. Его губы изгибаются немного, но этого хватает для легкой, почти незаметной улыбки. — Эй, мы оба знаем, что ты сделал бы то же самое для меня, — я толкаю его в плечо и улыбаюсь.
Ян искренне смотрит на меня и говорит:
— Я бы отдал тебе свою комнату за возможность трахаться с Дэниелом круглые сутки, даже не моргнув глазом, — его озорство, наконец, вернулось.
— А вот этим, я не делюсь, — ворчу я на него, изображая обиду. — Итак, Мальдивы, — добавляю я, зная, что это еще больше поднимет его настроение. Его обычная улыбка в один мегаватт вернулась.
— Еще бы, — он смачно чмокает меня в губы и крепко обнимает.
После недолгой оживленности, он будто вспоминает свой разговор с отцом, торжественность появляется на его лице, и он обнимает меня одной рукой за плечи. Склонив на бок свою голову, он говорит:
— Знаешь, Хейлз, с детства до зрелости нам проповедуют, что семья — самая важная вещь в жизни. Но я говорю, к черту это, все зависит от семьи. Для меня это, конечно, не семья, в которой я родился... Это вы. Ты, я и Таша, — я смотрю на него с теплой улыбкой. — Иногда вас, ребят, слишком много, настолько, что я готов вас задушить. А есть время, когда вы переворачиваете мой мир, и я даже не могу сказать вам, как сильно люблю вас. И несмотря ни на что, я знаю, что могу положиться на вас, и что вы любите меня, не задавая вопросов, и в любое чертово время.
Моим ответом принятия и согласия становится поцелуй в щеку и крепкое объятие, показывающее любовь, защиту и решительность.
— Временно, — объявляю я самым запугивающим голосом, на который способна, когда мы возвращаемся в гостиную и объявляем новости Таше.
Они оба фыркают, а Ян обнимает меня и говорит:
— Ты знаешь, как говорят, временный это новый постоянный.
— Смешно, — отвечаю я более жизнерадостно, чем планировала. Проверив время, мы все идем в мою комнату и собираем мои вещи в два больших чемодана под аккомпанемент «Placebo».