Обнаженная со скрипкой
Шрифт:
Себастьян. Арманьяк вызывает столь приятное, нежное чувство тоски о прошлом… Задерживающие центры выключаются, и человек как бы снова переживает ушедшие годы, ни о чем не жалея.
Джейкоб. Ближе к делу, пожалуйста. Знали вы этого шофера раньше?
Себастьян. Еще бы! Мы с Эгмонтом старые друзья.
Джейн. С Эгмонтом?
Себастьян. Да, с Эгмонтом Васквиэр. Он был механиком в гараже — такой добродушный, веселый парень; но стоило его задеть — приходил в бешенство. К тому же
Колин. Посадили?
Себастьян. Ну да. Таким образом, мы с ним и познакомились в конце тридцатых годов. По странному стечению обстоятельств, в Конго мы оказались с ним в одной камере.
Павликова. Вы грязный, подлый, отвратительный мужик! От вашего произношения воняет тухлой рыбой. Если бы мой дядя, великий князь Владимир Павлович, был здесь, он бы вам показал! Вы бы у него живо полетели в тряской кибитке в Сибирь добывать соль в шахтах. Свинья, свинья, свинья!
Около пяти часов дня. При поднятии занавеса раздается телефонный звонок. Себастьян входит и берет трубку.
Себастьян. Алло. Да, Энвалид 26–45. А, мистер Фридлэнд… Да, все в порядке, грузовик прибудет на Сен-Клод рано утром. Я сам буду за всем наблюдать и доставлю картину на машине. Конечно, сэр, можете на меня положиться. Да, сэр, недавно. Мистер Элмер П. Рискин в отеле «Ланкастер», а сэр Эларик Крейги в отеле «Крильон». Я сообщил обоим, что вы лично свяжетесь с ними. О да, сэр, наш разговор закончился как нельзя лучше — княжна сначала рассвирепела и пыталась укусить меня в бедро, но нам с Эгмонтом удалось ее успокоить. Эгмонт очень разумный человек и не возражает против французских франков. В этом он не похож на меня — я предпочитаю более стабильную валюту. Пожалуйста, не беспокойтесь, мистер Фридлэнд. Да, они улетели днем в Брюссель, а завтра вернутся в Париж с письмом. Да, сэр. Не стоит, сэр. Через полчаса? Хорошо, сэр.
Улыбаясь, вешает трубку. Звонок у парадной двери. Он встает из-за письменного стола и оглядывает комнату, проверяя, все ли в порядке. Входит Джейн.
Джейн. Здравствуйте, Себастьян.
Себастьян. Здравствуйте, мисс Джейн.
Джейн. Я пришла раньше остальных, потому что мне хотелось ?о. вами поговорить.
Себастьян. Тронут и польщен, мисс Джейн. Не угодно ли вам выпить что-нибудь?
Джейн. Нет, благодарю.
Себастьян. Папиросу?
Джейн. У меня свои, спасибо.
Себастьян. Спичку хотя бы? (Подносит зажженную спичку).
Джейн. Вы, может быть, сядете?
Себастьян. Мадемуазель очень демократична. А если Мари- Селест войдет и увидит, что я сижу, развалясь,
Джейн. Я подозреваю, что в этом доме моральные устои Мари- Селест подвергались более серьезным испытаниям.
Себастьян. Вы правы, мадемуазель.
Джейн. К тому же я вам предложила не развалиться, а просто сесть.
Себастьян. Повинуюсь.
Джейн(протягивает Себастьяну портсигар, он берет папиросу). Так вот…
Себастьян. Я весь внимание, мисс Джейн.
Джейн. В этом я нисколько не сомневаюсь. Вы мне сразу показались очень наблюдательным человеком.
Себастьян. Мадемуазель очень любезна.
Джейн. Но отнюдь не слишком щепетильным.
Себастьян. Это верно.
Джейн. Можете вы абсолютно честно ответить мне на один вопрос?
Себастьян. Смотря какой.
Джейн. Вы искренне были привязаны к моему отцу?
Себастьян(после короткой паузы, вполголоса). Да, мисс Джейн. Я был искренне к нему привязан. Можете этому верить.
Джейн(с улыбкой). Спасибо, Себастьян. Верю. Я тоже в глубине души любила его, хотя едва помню. Мама осуждает меня за то, что я окружила его романтическим ореолом. Я действительно заблуждаюсь?
Себастьян. Конечно, нет. Вы обожали бы его, и да позволено мне будет сказать: он платил бы вам тем же. Уверен. Это был замечательный человек — живой, обаятельный, с неиссякаемым чувством юмора. Он наслаждался жизнью, а на это в христианском обществе смотрят косо.
Джейн. Зачем он совершил этот чудовищный обман?
Себастьян. Ваш отец был одержим навязчивой идеей, которая преследовала его всю жизнь.
Джейн. Какой?
Себастьян. Фанатической, жгучей ненавистью к обману.
Джейн. Мне трудно этому поверить, когда вся его карьера была построена на сознательной лжи.
Себастьян. И все же это так. Он ненавидел ханжество, лицемерие, интеллектуальный снобизм, куплю-продажу таланта. Преуспевающие дельцы от искусства, критики и так называемые эксперты приводили его в бешенство. Его ненависть к ним была просто болезненной.
Джейн. Но почему? Почему все это так его раздражало?
Себастьян. Талант был для него божеством. Он поклонялся ему пылко, страстно, быть может тем сильнее потому, что у него самого — и он это прекрасно сознавал — таланта не было никакого. Больше всего на свете он любил хорошую живопись.
Джейн. Как же он мог так поступать, — если действительно любил живопись?
Себастьян. Это был его крестовый поход против лжи в искусстве.