Обнаженная
Шрифт:
По вечерамъ, когда маэстро удавалось стряхнуть съ себя пріятную лнь и вялость, державшую его въ неподвижности, онъ шелъ къ дочери, если та находилась въ Мадрид, что бывало не всегда, такъ какъ Милита часто сопровождала мужа въ автомобильныхъ экскурсіяхъ. Затмъ онъ отправлялся къ графин де-Альберка и просиживалъ у нея часто до полуночи.
Реновалесъ обдалъ тамъ ежедневно. Прислуга относилась къ нему съ уваженіемъ, догадываясь о его роли при графин. Графъ привыкъ къ обществу художника и жаждалъ видть его не мене супруги. Онъ съ восторгомъ говорилъ о портрет, который Реновалесъ долженъ былъ написать съ него въ pendant къ портрету Кончи. Графъ ждалъ только полученія нкоторыхъ иностранныхъ орденовъ, которыхъ не доставало еще въ его славной
И какъ только мужъ уходилъ изъ комнаты, она бросалась къ Маріано съ распростертыми объятіями, изголодавшись по немъ, не обращая вниманія на любопытство прислуги. Любовь среди риска и опасности доставляла ей, повидимому, особенное удовольствіе. Художникъ съ гордостью разршалъ обожать себя. Онъ, который молилъ и преслдовалъ ее въ начал, занялъ теперь позицію пассивно возвышеннаго человка, принимая свысока обожаніе влюбленной и побжденной Кончи.
За недостаткомъ художественнаго подъема духа для работы, Реновалесъ ирибгнулъ для поддержанія своей славы къ офиціальнымъ почестямъ, оказываемымъ выдающимся художникамъ. Онъ откладывалъ со дня на день великое, новое твореніе, которое должно было окружить его имя новымъ сіяніемъ. Онъ предполагалъ приступить къ знаменитой картин съ Фриною на берегу моря, какъ только наступитъ лто, и онъ сможетъ ухать въ рыбацкую деревеньку, взявъ съ собою красавицу, которая послужила бы ему моделью. Можетъ-быть ему удастся уговорить графиню взять на себя эту роль. Почемъ знать!.. Конча сама довольно улыбалась каждый разъ, какъ онъ расхваливалъ ея роскошное нагое тло. Но пока маэстро желалъ, чтобы публика помнила его имя за прежніе труды и восхищалась имъ за ране созданныя произведенія.
Онъ злился на газеты, которыя расхваливали молодыхъ художниковъ и упоминали о немъ только мелькомъ, какъ о человк, прочно завоевавшемъ себ славу, или какъ о покойной знаменитости, картины которой красовались въ музе Прадо. Реновалеса мучила глухая злоба, какъ у актера, который блднетъ отъ зависти, видя, что сцена занята другими.
Онъ желалъ работать, немедленно приняться за работу. Но время шло, а лнь все усиливалась и длала его неспособнымъ къ труду. Руки стали вялыми и безжизненными; онъ скрывалъ это даже отъ ближайшихъ людей, стыдясь при воспоминаніи прежней легкости своей кисти.
– Это пройдетъ, – говорилъ онъ съ увренностью человка, который не сомнвается въ своихъ способностяхъ.
Давъ однажды волю воображенію, онъ сравнилъ себя съ безпокойными собаками, которыя страшны и опасны, когда голодны, и тихи и кротки, когда сыты. Онъ тосковалъ теперь по тяжелымъ временамъ, когда желанія его оставались неудовлетворенными, когда онъ не имлъ покоя для работы и нападалъ посл семейныхъ непріятностей на полотно, точно на врага, бшено бросая на него краски рзкими мазками. Даже по достиженіи славы и богатства не вс его желанія были удовлетворены. «О если-бы я имлъ покой! Если-бы я былъ полнымъ хозяиномъ своего времени! Если бы я жилъ одинъ, безъ семьи, безъ заботъ, какъ долженъ жить настоящій художникъ!» И что-же? Желаніе его было исполнено, ждать было нечего болыие, и все-таки его не покидала непобдимая лнь и полное отсутствіе всякихъ стремленій, какъ-будто онъ исписался, и раздраженіе и безпскойство служили для него источниками вдохновенія.
Его мучила жажда славы; когда имя его не появлялскь нсколько дней въ газетахъ, ему казалось, что онъ умеръ въ неизвстности, и что молодежь отвернулась отъ него, избравъ иные пути въ искусств, поклоняясь другимъ маэстро, занеся его въ категорію устарлыхъ. Профессіональная гордость побудила его искать способъ выдвинуться, словно онъ былъ наивнымъ новичкомъ дла. Онъ, который такъ насмхался прежде надъ чисто формальными заслугами и рутиною академій, вспомнилъ теперь вдругъ, что
Котонеръ былъ искренно пораженъ, услыхавъ о томъ, что Реновалесъ придаетъ теперь огромное значеніе этому непрошенному отличію, надъ которымъ всегда смялся прежде.
– Это были юношескія шутки, – важно отвтилъ маэстро. – Нельзя всегда реагировать на жизнь смхомъ. Надо быть серьезнымъ, Пепе; мы старимся, и нельзя всегда смяться надъ вещами, которыя очень почтенны по существу.
Кром того, онъ обвинялъ себя въ некорректности. Достопочтенные академики, которыхъ онъ не разъ сравнивалъ со всевозможными животными, должны были удивляться, что онъ столько лтъ не занимаетъ отведеннаго ему мста. Надо заявить о своемъ желаніи вступить въ ряды активныхъ членовъ. По порученію Реновалеса Котонеръ забгалъ, подготовляя торжественное вступленіе друга и заботясь ршительно обо всемъ – отъ сообщенія всти важнымъ господамъ для назначенія ими торжественнаго дня до подготовленія рчи новаго академика. Реновалесъ со страхомъ узналъ, что ему придется произнести вступительную рчь… Работа кистью и небрежное образованіе сдлали то, что онъ съ трудомъ могъ браться за перо и даже въ письмахъ къ графин предпочиталъ изображать свою страстную любовь изящными картинками, а не буквами!..
Старый неудачникъ вывелъ его изъ затрудненія. Онъ хорошо зналъ родной Мадридъ. Тайны закулисной жизни столицы, скрывающіяся за газетными столбцами, были прекрасно извстны ему. Рчь Реновалеса должна была выйти не хуже другихъ.
И съ этою цлью Котонеръ привелъ однажды въ мастерскую своего друга нкоего Исидро Малтрана, маленькаго, уродливаго человка съ огромною головою и дерзкимъ апломбомъ въ манерахъ, что произвело сперва на Реновалеса отталкивающее впечатлніе. Онъ былъ одтъ недурно, но петлицы были грязны отъ пепла, и воротникъ пальто засыпанъ перхотью. Художникъ замтилъ, что отъ него пахло виномъ. Въ начал разговора Малтрана называлъ Реновалеса напыщенно маэстро, но посл нсколькихъ фразъ сталъ уже обращатеся къ нему по фамиліи съ самою невротною безцеремонностью и ходить по мастерской, какъ по своей квартир, не глядя на ея художественное убранство, точно онъ провелъ здсь всю жизнь.
Составленіе академической рчи не представляло для Малтрана никакихъ затрудненій. Это была его спеціальность. Пріемъ новыхъ членовъ въ Академію и работы для господъ депутатовъ доставляли ему крупные доходы. Онъ понималъ, что маэстро нуждается въ его услугахъ. Это вполн естественно! He можетъ-же художникъ составлять рчи!
Реновалесъ почувствовалъ симпатію къ Малтрана, несмотря на его нахальныя манеры, и гордо выпрямился съ сознаніемъ собственнаго достоинства. Конечно, если-бы надо было написать картину для предстоящаго торжества, то это было-бы по его части, но рчь!..
– Такъ по рукамъ. Вы получите свою рчь, – сказалъ Малтрана. – Это дло нетрудное, я знаю рецептъ. Мы поговоримъ о здравыхъ традиціяхъ, выскажемъ свое возмущеніе нкоторыми смлыми порывами неопытной молодежи, бывшими очень ко двору двадцать лтъ тому назадъ, когда вы начинали карьеру, но совершенно неумстными теперь… Вдь, слдуетъ лягнуть слегка модернизмъ, не правда-ли?
Реновалесъ улыбнулся. Онъ былъ очарованъ легкимъ тономъ, какимъ молодой человкъ говорилъ о его будущемъ произведеніи, и сдлалъ одобрительный жестъ рукою. Такъ, такъ… конечно… Въ мру пустить критику хорошо.
– Такъ планъ выработанъ, Реновалесъ: льстить старикамъ и не ссориться съ молодежью. Вы – настоящій маэстро. Увидите, что останетесь довольны моей работою.
И спокойно, словно приказчикъ, онъ заговорилъ о гонорар прежде, чмъ маэстро упомянулъ объ этомъ. Плата за рчь составляла дв тысячи реаловъ; онъ уже назначилъ ее во время переговоровъ съ Котонеромъ. Это былъ невысокій тарифь, который онъ примнялъ только къ такимъ выдающимся и уважаемымъ людямъ, какъ маэстро.
– Надо жить, Реновалесъ. У меня есть сынъ.