Обнаженные души
Шрифт:
Все изменилось в привычной жизни семьи Парийо. Часы и дни тянулись нескончаемой вереницей и проходили в напряженном ожидании вестей. Больше не имели значения простые обывательские проблемы, сплетни и соседские дела. Важно было только то, что там, далеко, на линии фронта. Только то, от чего зависела жизнь Мориса.
Они собрались тесным кругом в гостиной. При неясном свете электрической лампы отец вслух зачитывал письмо, которое пришло от Мориса:
«Наш полк, как и многие другие, расквартирован сейчас у линии Мажино, для обороны наших
Но как же тяжела эта ситуация! Все это лишь пустые слова, пустые обещания. Мы шли сюда воевать. Мы шли давать отпор нашему общему врагу.
На самом же деле мы прозябаем в бездействии. Мы наблюдаем за тем, как подъезжают обозы с вооружением и подкреплением для немецких войск. Мы просто смотрим на это и молчим, как бы ни закипала при этом злость внутри нас».
Напряжение спадало с каждым его возмущенным словом. Каждая строка письма все больше и больше успокаивала. Армия бездействовала. А значит, там было не так уж страшно. Не было нависшей опасности. Не было настоящей войны.
Прошла зима. Письма Мориса, уставшего от бездействия, разочарованного, отчаянно негодующего, успокаивали домочадцев Парийо.
Все это время Франция жила в ожидании удара. И боевые действия начались. В мае 1940 года гитлеровская Германия за один день нарушила нейтралитет трех стран: Бельгии, Нидерландов и Люксембурга, и через четыре дня пересекла французскую границу в районе горной системы Арденны, практически не встретив сопротивления.
Морис не хотел волновать родных и о начале боевых действий писал скупо. По его словам, особого риска не было, но и восторженности своей он скрыть не мог. Теперь, наконец-то, он мог стать частью общей борьбы, защищая то, во что верил.
После очередного скупого на фразы и богатого на эмоции письма Морис замолчал. Почти две недели тишины. Все понимали, что сейчас, когда его полк перебрасывался в район фронтовых действий, писать неудобно, да и некогда. Понимали, но все же с нетерпением ждали хоть какой-нибудь весточки.
Франсуа и Мари Парийо сидели друг напротив друга по разные стороны длинного узкого и пустого стола. В руках у мадам Парийо, безжизненно сложенных на коленях, лежала какая-то белая бумажка.
– Что-то случилось? – дрогнувшим голосом спросил Ксавье, который только что вернулся из школы.
– Морис… – опустошенно произнесла мадам Парийо, – Морис… погиб…
– Его полк попал в окружение в Бельгии, – глухо добавил Франсуа. – Там почти все погибли.
Медленно наваливалось на маленького Ксавье тяжелое осознание случившегося. Брат, которого он безумно любил, которым долгих двенадцать лет восхищался, был мертв. Родители навек несчастны. Эту невероятную суровую правду уже невозможно перечеркнуть.
Он тихо приблизился к краю стола и протянул руки к ним обоим.
– Я никогда вас не оставлю, – произнес он.
IV
Орийак. Сентябрь 1939 г.
Окна комнаты были занавешены светлыми матово-салатовыми портьерами в тон золотисто-салатовых обоев. Мебельный
– Не строй из себя недотрогу, детка. Тебе это не к лицу, – вальяжно произнес молодой человек. Ему едва исполнилось двадцать шесть, у него были чисто французкие, выразительные, резко привлекательные черты лица и надменный взгляд голубых глаз.
– Все кончено, – сухо заметила красивая молодая женщина, его ровесница, судорожно застегивая мелкие, как бусины, пуговицы блузки.
– Хочешь порвать со мной? Давай! – процедил он сквозь зубы и усмехнулся. – Только помни, я слишком много знаю о тебе. И могу рассказать твои грязные маленькие секреты твоему мужу.
– Ты не посмеешь.
– Еще как посмею.
Она вздрогнула, пряча омерзительное чувство дискомфорта, застегнула верхнюю пуговицу, поправила прическу, взяла сумочку и, не оборачиваясь, выскочила из комнаты. Этот разрыв давался ей тяжелее, чем она думала.
Она вошла домой с тяжелым сердцем, чувствуя себя невыносимо уставшей. Казалось бы, она сбросила многотонный груз со своей совести, но все становилось еще сложнее.
Окинув взглядом комнату, она обнаружила на стеллаже аккуратную, сложенную вдвое и поставленную домиком записку. Приблизившись, она взяла ее и развернула.
«Дорогая Ева!
Я хотел попрощаться с тобой, но времени, увы, было слишком мало. Мне пришло срочное извещение о необходимости явиться в полк. Франция объявила Германии войну и срочно отправляет армию для помощи союзной Польше и для обороны наших границ. Я должен выехать немедленно. Сожалею лишь о том, что тебя доведется увидеть лишь по возвращении. Надеюсь, это случится скоро.
Любящий тебя Жан».
Ева машинально отложила записку, а сама опустилась в кресло, спрятав лицо в ладонях. Усталый вздох слетел с ее уст. Просто усталый. В нем не было ни страха, ни сожаления, ни отчаяния. Она думала не о внезапном отъезде мужа и уж тем более не об угрозе ее стране, которая исходила от возможного вторжения немцев. Она размышляла о другом.
Она совершила ошибку, связавшись с любимчиком фортуны Венсаном Кара. Его репутация игрока и ловеласа должна была насторожить Еву, но тогда она ни о чем не думала.
Теперь же ей пришлось столкнуться с последствиями. Она не знала, чего ждать от этого мужчины, неспособного смириться с отказом, и вовсе не была уверена в том, что он так просто ее отпустит.
Казармы действующей армии тянулись на километры. Венсан, одетый в военную форму, быстрым шагом шел мимо солдатских бараков. Его мысли были рассеянны. Думать о мире на войне было почти неуместно и сложно. Да и о войне думать практически не получалось, это была странная, «сидячая» война.