Обо всем по порядку. Репортаж о репортаже

Филатов Лев Иванович

Те два кубковых финала (полагаю, что финал 1944 года был таким же, но я его не видел), кроме клубных болельщицких чувств, пробуждали в зрителях чувства посложнее: в «Спартаке» видели пострадавшего, чуть ли не увечного, за него даже не болели, а страдали. Во всяком случае, тем жил «восток», уставившись с зами­ранием сердца на поле. Не знаю, передавалось ли это настроение футболистам «Спартака», но они вели игру точно так, как того хотели и ждали трибуны. Было ощущение, что мяч слушается нас, что он с нами в сговоре. Но не в таком сговоре, когда творятся чудеса и дико везет. Это было бы неправдоподобно, не того ждали. Испытание было мученическое.

В финале сорок шестого против тбилисского «Ди­намо» спартаковец Конов открыл

счет. Тут же «Спар­так» одернут голами Гогоберидзе и Антадзе. Я уже упомянул, что в том сезоне тбилисцы дважды били «Спартак». Они в себе уверены, да и по всем игровым статьям лучше, никаких сомнений. Понимает это и не­ошибающийся «восток», он затих, замер. И своего мига дождался. Глазков, поставленный на место лево­го края, хотя всю жизнь играл справа, тот самый Глазков, который в 1939 году, в кубковой переигровке с тем же тбилисским «Динамо», забил три мяча, Глаз­ков, которому, как мы знали, уже тридцать четыре, и прыти никакой, сверхъестественным усилием убегает от защитников и точно бьет.

Весь второй тайм играется в одни спартаковские ворота. Тбилисцы, получив свободу на захваченном полуполе, комбинируют, не спеша ищут слабые места, для них еще один гол—дело времени и техники, «Спа­ртак» приперт к своим штангам. По всем разумным представлениям класс должен взять ему причитающе­еся. И не было бы в таком исходе ничего особенного, обычное дело. И опять «восток» затих и ждет. Чего ждет — сам не знает. Только и оставалось, что востор­гаться прыжками вратаря Леонтьева — бесстрашного, неимоверно упрямого, когда на него находило. И тут на него нашло. Да и товарищи стояли стеной: не до хорошей игры им было, лишь бы поспеть, изловчить­ся, отбить мяч подальше, перевести дух. Тяжко дыша­лось «Спартаку». Как и нам на трибунах.

Пришлось играть еще полчаса. Какие уж тут виды, когда и на второй тайм силенок еле хватило? Но что это: «Спартак» атакует? Авантюра? При последнем издыхании? Странное дело, особенно усердствуют те, кому за тридцать — Глазков, Дементьев, А. Соколов, Рязанцев. Их двинуло вперед понимание игры. Не мог пройти безнаказанным для тбилисцев целый тайм на­прасных атак, напрасного преимущества, должен заве­стись в их душах червячок сомнения, должны смешать­ся их стройные ряды хоть ненадолго. Тут самое время ошеломить неожиданностью. И надо же—удалось! Полузащитник Тимаков — он-то молод, в расцвете сил, ему еще предстоит поиграть в сильном «Спарта­ке» в паре с Нетто, стать чемпионом — прыгнул на летящий вдоль ворот мяч и «боднул» его, крутанув золотоволосой головой. Случилось это в «восточных» воротах к полному восторгу «востока» — он все пре­красно разглядел. Так явилась невероятная, немысли­мая победа.

В финале сорок седьмого тоже трудно было по­верить, что «Спартак» способен победить команду Пономарева: опять силы неравны. Да и не исчерпал ли год назад «Спартак» отпущенную свыше квоту счастья, не хватит ли с него? Здесь ведь Пономарь, который запросто забивает и ЦДКА и «Динамо», не то что «Спартаку». По трибуне ходили россказни, что автозавод заготовил колонну машин, на которых торпедовцы поедут с кубком домой, и никто не уди­вился: хозяйственная предусмотрительность.

В «Спартаке» тогда центральным защитником иг­рал Сеглин, более известный как хоккейный защитник. Был он под стать Пономареву: тоже невысокий, кря­жистый, тоже человек прямых, откровенных действий, тоже заводной и азартный. В футболе против ловкачей и хитрецов он не смотрелся: его стихией был хоккей, где он брал силой, напором, стеной вставая перед разбежавшимися форвардами.

В финале, оказавшись один на один с Пономарем, он по-хоккейному поставил своей целью не переиграть его, а заслонить ворота. Они были в том матче как две шахматные ладьи: белая — Пономарев — норовила шаховать короля красных, а красная ладья — Сег­лин — вставала на пути. Спартаковскому защитнику удалась игра в заслон, он неотлучно ходил перед По­номаревым, остальные

играли без них. Идея не хитрая: Пономарева, пробивного и упорного, все так сторожи­ли, да только не всех хватало до конца. Умел он дождаться, когда сторожу надоест тупое преследова­ние,— ему и требовалось то одно мгновение, чтобы вырваться. Но тут, в финале, когда на счету каждая минута, Пономарев был заметно в нетерпении, нер­вничал, а от этого всегда хуже. Он словно бы забыл о матче и своей команде, лишь бы переиграть во что бы то ни стало «этого» привязавшегося Сеглина. Раз­мен был в пользу «Спартака»: торпедовцы остались без вожака, на которого привыкли оглядываться, а спартаковцы атаки вели полным составом.

Сначала издали, после откидки мяча назад А. Со­коловым, забил Дементьев характерным для него длинным рапирным выпадом. Потом, после углового, Тимаков ворвался в штрафную, прыгнул и головой забил второй мяч в ворота «Торпедо», которые защи­щал сам Акимов, тогда лучший вратарь. Это была победа. Такая же непредусмотренная, как и год назад. Но попроще. Если тогда за спартаковцами осталась концовка, то теперь они дерзнули с места в карьер.

Тимаков спустя три года еще в одном финале Куб­ка, с московским «Динамо», забил гол в прыжке голо­вой, и все эти его похожие голы дарили «Спартаку»

победу. А Алексей Соколов в сорок седьмом сыграл . свой пятый победный финал (в 1936 году — за «Локо­мотив», остальные —за «Спартак»). Это то, что при­нято называть личными рекордами, которые тем хоро­ши, что украшают команду, иллюминируют ее успех. Тимаков мог бы забить голы в трех финалах, но, если бы «Спартак» при этом проигрывал, рекорд впечатле­ния не произвел бы, оставшись в самом деле — лич­ным. А так он—и Тимакова и «Спартака», и занесен в хроники Кубка. Как и удачливость Алексея Соколо­ва. Футболу к лицу такие счастливые совпадения, бо­лельщики их любят, на них держится радуга над ста­дионами.

О «Спартаке» издавна говорят — «самая популяр­ная команда». Референдумы не проводились, настаива­ют по впечатлению. Для Москвы это, пожалуй, вне сомнений, а в масштабе страны — судить не берусь.

Откуда берется популярность? Футбол как зрелище не изучен. Когда сходятся сборные команды стран, тут, можно считать, все ясно. Хотя оттенки суще­ствуют.

Думаю, что сборная собирала дополнительные си­мпатии, когда в ней состояли, скажем, X. Оганесян, представлявший Ереван; М. Месхи, С. Метревели, М. Хурцилава, А. Чивадзе — Тбилиси; А. Банишевский — Баку; С. Андреев — Ростов; О. Протасов и Г. Литовченко—Днепропетровск; С. Алейников и С. Гоцманов — Минск; В. Хидиятуллин, Ю. Гаврилов, Ф. Черенков — «Спартак» и, разумеется, О. Блохин со своими многими товарищами — Киев. Это в по­рядке вещей: желая удачи сборной, присматривать за «своим» — как он там,— испытывать гордость, что обедни не испортил, помог, выручил, показал класс, а если еще и гол забил, то и вовсе прекрасно, словом, знай наших!

Все ясно и в городе, имеющем одну команду. Прав­да, я не решился бы настаивать, что за нее болеют поголовно. Люди меняют место жительства, уезжают учиться, служат в армии, наконец, смотрят футбол у телевизоров и могут возле них обзавестись симпати­ей. Встречал болельщиков, которые добросовестно стоят за свою команду, но, зная, что чемпионом ей не стать, держат в уме другую, из числа лидеров, которой горячо сопереживают: хочется же быть причастным к вершинным страстям!

Бывало, в некоторых городах квартировали по две команды высшей лиги, и каждая имела своих сторон­ников. В Ленинграде, кроме «Зенита», «Динамо», в Тбилиси, кроме «Динамо», «Спартак», в Одессе кро­ме «Черноморца», СКА. И завязывалось ревнивое со­перничество. В наши дни есть один такой случай: СКА и «Ростсельмаш»—в Ростове, в первой лиге. Любопы­тно: зрителей на матчах «Ростсельмаша» побольше, чем на матчах СКА, хотя СКА на протяжении многих лет и в первой и в высшей лиге, когда был один, собирал полные трибуны. Но это редкость.