Оболочка разума
Шрифт:
Лето кончилось – вот в чем дело. Лето кончилось, праздник прошел, а как будто и не начинался. Так всегда кажется.
Анька с Танькой еще долго возмущались в своей келье, укладываясь спать и не находя то пера, то чернильницы. Ну куда это все могло подеваться?
Один Рекс сочувствовал доктору Рыжикову, старательно вытирая об него свою линючую шерсть. Ну, нефункциональные мы с тобой, хозяин, успокаивал он. Ну и что? Зато теплые и добрые, никого не обидим. Ни функционального, ни нефункционального. Пусть себе все живут как могут. Ведь так, ведь правда?
29
Так-то
– Тише! – прошипели ему в темноте. Судя по голосу – Сильва Сидоровна, взявшая на себя функции руководства. – Приличные люди, а гремят как татары!
– Как персы… – прокряхтел Сулейман, разделявший с доктором Рыжиковым тяжесть.
Тяжестью был ныне старомодный дыхательный аппарат ДП-2, который они похищали из главного хирургического коридора. На время проноса Сильва Сидоровна выключила в коридоре свет и теперь переживала, как бы чего не сшибли.
Наводчиком был доктор Коля Козлов после того, как он подписал акт о списании этого первобытного аппарата ввиду поступления нового, более современного.
– Ей-ей, умру от смеха, – мрачно высказался он. – Прибор почти новый, дышать и дышать. И под пресс – хряк… Подумаешь, клапан заело в абсорбере! Ну и манометр отключается иногда. Ну так подключи!
…– Эй, на васаре! – просипел доктор Петрович. – Как там?
– Да тащите вы скорее, тоже! – ответно зашипела сверху, с лестничной площадки, судя по голосу, рыжая кошка Лариска. – Грабители банков!
– Раз-два, взяли! – поднатужился доктор Петрович. Главное было сейчас – не громыхнуть железкой об пол, о цветочный горшок и не выбить окно.
– Кажется, дверь… – прокряхтел Сулейман.
– Это туалет, осадил доктор Рыжиков. – Для комсостава. Возьмите вправо и назад. Только плавно а то я уроню лафет. Я еще их расположение.. помню…
– Ну что там?! – не терпелось Сильве Сидоровне. – Включать пора!
– Подождите… – промычал доктор Рыжиков. – Дайте следы замести…
– Убьется кто-нибудь! – предупредила Сильва.
И новый звук царапнул темноту. Вроде мышонок заскребся. Потом не очень громкое падение. И слабое «ах».
– Ну-ка свет! – крикнул доктор Рыжиков.
– Вытащим сперва! – взмолился Сулейман, которому никак не светило попадать на свет в компании похитителей.
– Скорее! – Доктор Рыжиков не без грохота опустил свою часть ноши.
– Ой! – приглушенно пожаловался Сулейман и тут же извинился. – Ничего. Очень хорошо. На большой палец.
Сильва Сидоровна, как опытный режиссер, дала свет. Сцена осветилась. То, что доктор Рыжиков увидел на ней, потрясло его больше, чем все трагедии Шекспира. Это было нечто бесформенно возящееся на полу, погибающее от молчаливой борьбы с собственной тяжестью. Бессильные коленки елозили взад-вперед, казенные костыли скользили по пластику, маленький рот сводило болью, но ни стона, ни звука.
– Вот это поздравляю! – вырвалось у доктора Петровича.
–
– Потащили! – подоспел Сулейман.
– Не трогайте! – обвила она шею доктора Рыжикова тонкими руками.
– Ну, что я говорил? – забыл он про ДП-2, оставшийся уликой. – Прекрасная, воинственная и сумасшедшая Жанна.
– Почему сумасшедшая? – сердито спросила она.
– А куда же ты в темноте, не спросив броду?
– В уборную! – рассердилась она, брызнув слезами. – Сколько утку просить можно! Я целый день терпела, я уже сама могу!
В душе доктора Рыжикова грянул марш «Герой». Под его триумфальные громы он и отнес сопротивляющуюся поэтессу, художницу и танцовщицу обратно в ее женский кубрик, переполошив спящих тетушек-соседок. Там он поставил под нее утку и на несколько минут деликатно вышел, чтобы не мешать спокойно тужиться, а заодно оттащить краденый агрегат куда-нибудь в угол. Там на ДП-2 накинули простыню, как на покойника, и оставили ждать, пока доктор Петрович закончит осмотр Жанны. Посгибает ее слабые, но уже дергающиеся ноги, пощекочет иглой бледные пятки и икры, заставит кинозвезду самостоятельно посгибать коленки, пошевелить пальцами. Скажет, что это просто замечательно и великолепно, хотя сама Жанна ни грамма в этом замечательного не увидит.
– Все, хватит бездельничать, – заключил он насколько мог решительно. – Пора трудиться до седьмого пота. Переходим от слов к делу…
– Какому делу? – насторожилась воинственная и прекрасная.
– Конкретному, – сказал доктор Рыжиков хладнокровно. – Тяжелому и мучительному. Как и всякое спасение.
На лестнице переминался Сулейман.
– Может, нам завтра бормашину так же… – осторожно приподнял свою половину доктор Петрович.
– Извините… – прыгнули искры в глазах Сулеймана. – Там мой учитель Лев Христофорович такой грустный сидит…
– Так если все убито мышьяком… – пробормотал доктор Петрович на последнем пролете.
– Извините… – уперся задом Сулейман в запасную пожарную дверь.
– Ну я что там, пошла? – гулко, на всю больницу, крикнула им сверху, с «васара», рыжая кошка Лариска.
– Она стоит? – мягко удивился Сулейман, борясь с мощной дверной пружиной. – И еще не ушла?
– Не ушла, не ушла! – передразнила его сверху рыжая кошка. – С вами до утра не уйдешь, возитесь как черепахи…
Пожарная дверь, отпущенная ногой доктора Рыжикова гулко ударила по стене. Они оказались в сравнительной безопасности – в кустарнике больничного двора.
– Мистер Рыжиков в тылу врага, – оценил ситуацию доктор Петрович. – А ночь какая замечательная!
– Только караваны грабить, – посмотрел на звезды Сулейман.
– Или бормашины, – уточнил доктор Рыжиков.
– Извините! – отрезал сообщник.
В затаившийся флигель их впустил по условному стуку бдевший Чикин. Убедившись, что хвоста нет, они заперлись и перевели дух. Чикин принялся осматривать детали и трубки.