Оборотень
Шрифт:
— Ведьма, настоящая ведьма! — он перекрестился, думая о цыганке и, тяжело вздохнув, нервно забарабанил пальцами по кожаному покрытию сиденья. — Ничего, я сумею побороть её внушение, мы еще посмотрим кто кого! Попадись ты мне еще хоть раз, старая колдунья, я научу тебя почтению, ты еще пожалеешь о своих словах! Карета медленно въехала на территорию усадьбы, и как не подбадривал себя Вольдемар Кириллович сценами расправы над цыганкой, на душе всё равно было тревожно.
Сейчас граф отчётливо представил цыганку с застывшим в её глазах страхом. Оборотень, оборотень, оборотень, — это слово, будто попавшая в силки птичка, билось в его мозгу,
— Боже мой! — в ужасе подумал граф, удивляясь тому, как легко исчезло его неверие в подобные вещи. — Неужели проклятая цыганка наслала сумасшествие? Или же… Нет, это полный бред, я просто схожу с ума, это были волки, самые обыкновенные волки. Но не всё потеряно, ещё не поздно остановиться на краю пропасти безумия, просто надо взять себя в руки.
Он попробовал перемножить две двузначные цифры, проверяя свою способность мыслить. Умножение далось на удивление легко и просто, менее чем через минуту на поверхность сознания как бы сам собой выплыл ответ.
— Уф! — облегчённо выдохнул граф и, забыв о манерах, смахнул ладонью выступивший на лбу пот. Тут он обратил внимание на пистолет, который все ещё держал в руке. Немного подумав, размахнулся и запустил его через весь зал в стоящее в углу зеркало. Дзинь — посыпались на пол серебристые осколки. Вслед за ними тяжело шмякнулся графский револьвер и тут же покрылся слоем продолжавших падать кусочков стекла. Вольдемар Кириллович довольно крякнул и, приподняв руку, прошёлся пятернёй по и без того всклоченным волосам. Уверившись в том, что ему удастся преодолеть проклятие цыганки, он начал строить планы облавы.
— Покончить с волками раз и навсегда, раз и навсегда! — без устали повторял он, вышагивая по комнате. Мысли про оборотня сами собой исчезли. Сейчас лишь одно вызывало беспокойство его разгорячённого сознания — отсутствие волчьих следов на месте расправы над гнедым скакуном.
Граф оглядел собравшуюся дворню и, оставшись довольным их преданно — покорным видом, спросил: — Кто-нибудь из вас видел сегодня волков?
Ответом на его вопрос послужила томительная тишина.
— Хорошо! — довольно потирая руки, произнёс он и, пройдясь по комнате, задал новый вопрос.
— Может быть, кто- нибудь слышал волчий вой или непонятные звуки?
В ответ ни раздалось, ни слова. Граф едва заметно улыбнулся.
— Видел ли кто волчьи следы близ конюшни? Нет? Так что вы можете предположить по поводу пропажи моего коня?
Дворня притихла. Все знали, что отвечал за коня конюх Матвей, а не они, но, тем не менее, не понимая, куда клонит барин, застыли в ожидании наказания.
— Так куда же делся мой конь? Кто, если не волки, зарезал его? Не мог же он сам по себе истечь кровью, а потом бесследно исчезнуть!
Стоявшие в первом ряду переглянулись, а повариха баба Настя поспешно перекрестилась. Граф, ожидая ответа, сердито зашевелил желваками и, не мигая, уставился на стоявшего впереди приказчика Прошку. Тот, собираясь с мыслями, растерянно потоптался на месте и, наконец, срывающимся на шёпот голосом выдавил:
— Ваше благородие, а мож конька- то того цыгане свели? Крутились тут намедни двое, а кровь каку ещё другую разлили?!
— А Матвей? — граф сделал шаг в сторону и задумчиво потёр переносицу.
— Дак, ваше благородие, Матвея- то убили.
—
— Ваш благородие, когда его обмывали, заметили на виске большую шишку. Ну, знамо дело, решили когда падал — ударился. А я сейчас думаю: э, нет, это его дубиной ударили!
— Молодец, Прошка, правильно думаешь! — повеселевший Вольдемар Кириллович вскочил и, вынув из нагрудного кармана гривну, бросил монету приказчику.
Полицейские вскоре задержали цыган, бродивших накануне возле поместья, но никаких следов пропавшего гнедого обнаружено не было. Вопрос с конем, казалось бы, разрешился, но красные глаза, светившиеся во тьме той ночью, не давали Вольдемару Кирилловичу покоя. И он, терзаемый самыми неприятными мыслями, приказал готовиться к волчьей облаве.
Снег, освещённый лучами утреннего солнца, искрился как рассыпанные по земле бриллианты. Легкий, едва заметный ветерок, дувший с севера, приятно освежал разгорячённое лицо графа, который, сидя на уставшей от продолжительного бега лошади, пристально вглядывался в чащу. Облава продолжалась второй час. Все жители окрестных сёл от мала до велика собрались вместе и с весёлым гиканьем вошли в лес. Окружённые со всех сторон волки в страхе забыли про осторожность и заметались из стороны в сторону, то и дело выходя на линию стрелков. Канонада ружейных выстрелов не смолкала ни на минуту. То здесь, то там ухал дуплет, и эхо, троекратно усиливая его, било по ушам загонщиков. Вольдемар Кириллович со сворой борзых носился по краю леса, догоняя волков, сумевших прорваться сквозь цепь стрелков и пытающихся скрыться в поле. Заливистый лай гончих сливался с топотом ног несущихся в бешеной скачке борзых. Обезумевшие от ужаса волки садились в снег и, по- собачьи скуля, пытались отбиться от наседающих псов, но тщетно. Один за другим серые разбойники затихали под зубами лучших борзых и ножами доезжающих. Вольдемар Кириллович спрыгнул с коня и с легкостью взял крупного переярка. Отерев о сапог нож, он вскочил в стремя и, хлестнув всхрапнувшую лошадь, поскакал к лесу, из которого, смолкая, начали выходить загонщики.
На снегу, истолченном сотнями ног и окрашенном кровью в красный цвет, лежали уложенные в длинный ряд мёртвые сеголетки и переярки. Чуть в стороне были брошены матёрые. Среди них особой величиной выделялись три волка: два серых с проседью самца и одна не менее огромная коричневатая самка.
— Вот они! — глядя на застывшие в оскале морды гигантов подумал Вольдемар Кириллович. — Именно эта троица преследовала меня той ночью. Таких крупных волков я ещё не видел. Немудрено, что меня пробрал страх. Да, я испугался именно их! — ещё раз повторил Вольдемар Кириллович, пытаясь убедить самого себя. Лес был очищен. Казалось бы, в душе у графа должно появиться спокойствие, но его не было. Проклятые глаза преследовали графа, не оставляя ни на минуту. Страх, вызванный ими, не проходил, а предостережение глупой цыганки постоянно вертелось в голове.
— Ой, чует моё сердце: не к добру всё это, ой не к добру! — баба Настя перевернула сковороду и из неё выпал подрумяненный до золотистой корочки блин. Пролетев, он шлёпнулся на стопку таких же отливающих маслеными боками блинов и замер.
— Говорят, цыгане коня увели, да глупости всё это! Разве такого коня как Гнедой сокроешь! Его хоть перекрась — всё одно угадаешь. Нет, тут дело не чисто!
Она покосилась на закрытую дверь кухни и, перейдя на шёпот, добавила: — Видать, опять Людвиг объявился!