Оборотная сторона героя

Ясинская Марина Леонидовна

– Что вам надо? – дрожащим голосом спросила она – и сильный удар свалил её на землю.

…Когда всё вдруг прекратилось, девушка не сразу это поняла. Она лежала на заснеженном асфальте, свернувшись в клубок, и боялась пошевелиться. Пинки и удары действительно перестали сыпаться – но почему? Что с ней будут делать сейчас?

Чуть приподняв голову, Гили увидела, что парни обернулись к узкому проходу между домами. Во двор, прямо к ним, направлялся человек. Всего один. Он шёл не таясь, уверенным неторопливым шагом. И в руках у мужчины был здоровый нож.

Незнакомец не проронил ни слова. Приблизился, мгновение смотрел на скорчившуюся на снегу цыганку. А потом морозный воздух зазвенел, рассечённый быстрым взмахом огромного ножа.

Гили

тихо вскрикнула. До самого последнего мига она не верила, что мужчина действительно пойдет один против шестерых. Ждала, что он вот-вот разглядит, сколько здесь собралось человек, и повернет обратно. Парни, извлекшие из-под курток ножи и заточки, тоже до последнего были уверены, что одиночка не решится напасть на стаю.

Но мужчина напал. Жестокость – это храбрость трусов. Ножище незнакомца завертелся с немыслимой скоростью – и парни тут же отступили при виде чужой силы. Пистолет был только у главаря, и тот, наконец, сообразил его достать. Сжал рукоятку обеими руками и наставил на незнакомца. Он не собирался кричать: "Стой, стрелять буду!", не собирался предупреждать. Он бы нажал на курок в любом случае. Ему было всё равно, куда стрелять – в лицо или в спину. Но то, что случилось за мгновение до выстрела, поразило и его, и замершую в ужасе Гили. Мужчина увидел наставленный на него пистолет. Увидел – и, не колеблясь и не раздумывая, пошел на главаря со своим ножом. "Вот псих!", – подумал главарь – и торопливо надавил на курок. Мужчина упал. На звук выстрела открылось несколько окон. Наверное, кто-то сейчас вызовет полицию.

– Уходим, – скомандовал главарь и бросился вон из стиснутого домами голого двора. Стая последовала за ним, прихрамывая и зажимая ладонями кровоточащие раны.

* * * Гожо примчался во двор минут через десять. Едва не на ходу выпрыгнул из завизжавшей тормозами серебристой "Тойоты" и подбежал к сестре:

– Что с тобой? Тебя отвезти в больницу? Что за уроды это сделали?.. А это кто?

Гили сидела около вступившегося за нее незнакомца – тот был без сознания, под сочащимся кровью плечом таял снег. Если кто-то из жильцов многоэтажных домов и вызвал полицию, то, видимо, на этом их гражданская самосознательность и закончилась – никто не вышел во двор, чтобы помочь.

– Его… Вот его надо в больницу. Они в него стреляли, – Гили подняла на брата заплаканные глаза.

– Да погоди ты – лучше скажи, что с тобой? – спросил Гожо, бережно поднимая девушку с земли.

– Все нормально. Со мной правда всё нормально. А вот он… Ему нужен врач, он ранен.

– А кто он? – повернулся Гожо к валяющемуся на снегу мужчине.

– Не знаю. Но если б не он…

Уговаривать брата не пришлось.

– Тяжелый, зараза, – пропыхтел цыган, приподнимая незнакомца. Крякнул, подхватил поудобнее подмышки и потащил к машине. У задней дверцы остановился перевести дух. Бросил короткий взгляд на красивую, светло-серую велюровую обивку сидений, перевел взгляд на грязного, залитого кровью мужика, вздохнул – и принялся запихивать его в машину.

Гили, тем временем, что-то искала в снегу.

– Что такое? – подошёл к сестре Гожо, затолкав мужчину в салон.

Вместо ответа Гили показала ему огромный нож. Гожо присвистнул.

– Вот это ножище.

Это похоже больше на короткий меч. Его, что ли?

Гили не ответила. Дошла до машины, уселась назад, положила меч на пол, а голову раненого себе на колени.

Гожо с тревогой наблюдал за ней в зеркальце заднего вида. Сестра, похоже, в норме. И даже не в шоковом состоянии. Видимо, беспокойство за вступившегося за неё незнакомца отодвинуло собственные переживания на задний план. Ну и хорошо.

– Тебе точно в больницу не надо? – уточнил Гожо, выезжая из стиснутого многоэтажками двора.

– Не надо, у меня только синяки и ссадины, – решительно ответила Гили и снова настойчиво повторила: – А вот ему точно врач нужен.

Гожо помолчал, потом, не отводя глаз от дороги, тихо произнес:

– Его мы в больницу не повезем.

В зеркале заднего вида цыган разглядел, как наполняются слезами зелёные глаза сестры.

– Гожо, он даже не посмотрел, что их целая стая. Да если б не он… – голос Гили сорвался.

Брат сглотнул. Заговорил не сразу.

– Сестренка, спорю на что угодно – у него нет с собой документов. И тем более страхового полиса. Зато есть огнестрельное ранение. Значит, явится полиция. А его мы и дома вылечим, отец вызовет своего врача.

– И пусть! – воскликнула Гили, не обратив внимания на последние слова. – Пусть приходит полиция! Может, отыщут этих подонков!

Гожо только покачал головой в ответ. Ещё одна причина нежелания ехать в больницу, о которой Гожо сестре не сказал, заключалась в том, что у него на этот вечер была назначена очень важная встреча. Если везти незнакомца в БСМП, то на встречу он точно не успеет. Можно, конечно, оставить с ним сестру – пусть оформляет бумажки, отвечает на вопросы, дожидается полицию. Но бросить её там одну после всего, что только что случилось, Гожо не мог. Зато до дома их отца можно добраться за четверть часа, а то и меньше. Там позаботятся и о Гили, и о незнакомце. Раненый завозился на заднем сидении. С трудом открыл глаза – мутные, больные. Попытался приподняться, но не смог. Медленно оглядел салон машины. Задержался взглядом на лице Гили. Цыганка улыбнулась и осторожно погладила его по голове. Раненый тяжело сглотнул и заговорил на каком-то непонятном, странном языке.

– Этот оборвыш – иностранец? – поразился Гожо.

Гили беспомощно посмотрела на брата:

– На каком это он?

– Понятия не имею, никогда не слышал.

Для семьи – Гожо, для друзей – Лекс, а по паспорту – Алексей Алмазов, младший сын барона уважаемой цыганской общины, получил прекрасное образование в престижном ВУЗе и свободно владел основными европейскими языками. Так что если какой-то язык он даже не узнавал, значит, тот должен быть довольно редким.

А ещё Гожо очень хорошо рисовал. Настолько, что его наставники в художественной школе долго отговаривали парня, когда тот решил бросить занятия. Убеждали, что у него талант, что не стоит его губить. Но молодой цыган не слушал. Богемный образ жизни – а именно так ему виделась жизнь художника – его не привлекал. Он хотел заняться чем-нибудь более серьезным и более достойным сына уважаемого цыганского барона. Пусть даже и младшего сына… Особенно из-за того, что он – младший сын.

Пропустить сегодняшнюю встречу Гожо просто не мог, ведь от неё зависело так много, а успех открыл бы впечатляющие перспективы. Если всё удастся, Гожо не просто преумножит семейное состояние – он выведет их общину на совсем другой уровень. А его самого, младшего сына барона, по-настоящему зауважают.