Оборотная сторона героя

Ясинская Марина Леонидовна

Шеф заговорил с привычным ехидством в голосе:

– Не поверишь, но я решил дать тебе этот препарат вовсе не ради собственного извращенного удовольствия; мне не нравится чужая боль, – и, резко перейдя на серьёзный тон, добавил: – Всё, хватить ныть, у нас слишком много настоящих проблем, чтобы тратить время на твои сопли.

Разговор был окончен, и Илья уставился в окно и принялся старательно дышать. Раз-два – вдох, раз-два-три-четыре – выдох. Раз-два – вдох, раз-два-три-четыре – выдох. Медленно, не спеша. Теперь, когда конквестор понимал, чем вызывается беспричинная злость, он особенно не хотел ей поддаваться – это ведь унизительно, чтобы сила воли проиграла каким-то там химическим препаратам.

Некоторое время спустя Илья успокоился настолько, что даже отступила боль. Пришло осознание, что Папыч, конечно, прав: ломка – это не смертельно, а после курса в техцентре он будет в полном порядке. Да, с этической точки зрения подсовывать ему тайком наркотики – это решение, мягко говоря, неоднозначное, но так ведь и ситуация была беспрецедентная. Зато теперь она решена… И правда – ситуация-то решена! В перипетиях последних часов Илья почти забыл, что задание выполнено, и с его плеч, наконец, упал груз этой невыносимой ответственности. Он справился. Сделал то, чего ещё никогда не приходилось делать кому-либо из "Бастиона". Сам! …Ну, почти сам. Всё позади… Хотя… Что там говорил шеф про проблемы?

– А какие ещё проблемы, Андрей Папыч? Всё,

Троя падёт. Храм Аполлона рухнул, для греков это точно знак, что боги на их стороне, они троянцев просто сметут. Если хотите, могу хоть завтра смотаться и удостовериться.

– Какие ещё проблемы? – негромко повторил Папыч – и неожиданно для всех вздохнул, – Даже и не знаю, с которой начать…

* * *

– А, Гаврилов? Входи, – генерал-лейтенант Стрельников медленно поднял глаза на стоявшего в дверях кабинета лейтенанта и устало потёр виски.

Только что у него состоялся тяжёлый разговор с очень высокопоставленным чином Генштаба, и давно поседевший боевой генерал, так и не привыкший за три года к тыловой должности, сумел-таки отстоять одну из своих лучших оперативных групп. Конечно, генштабовец не рассказал ему всего, но Стрельников служил в армии уже почти сорок лет и прекрасно умел делать выводы из косвенных данных. Отряд капитана Ларионова отправили на розыск чрезвычайно важного, секретного груза, что пропал вместе с партией оружия на пути из Сибири в Москву, и, видимо, в процессе поиска ребята узнали больше, чем следовало. Генерал понятия не имел, что именно они узнали и не представлял, что собирается предпринимать по этому поводу Генштаб, но шестым чувством чуял – ничего хорошего. Но терять хороших ребят не хотелось; профессионалами такого уровня не разбрасываются.

– Здравь-жела товащ-генерал! – щелкнул каблуками лейтенант, вытягиваясь по стойке смирно.

– Вольно, – махнул рукой Стрельников. – К делу. Тяжёлая у вас выдалась последняя операция, да?.. Но вы справились, молодцы. Ты, лейтенант, хорошо себя показал, да… Только вот рапорт твой… переписать надо.

– Товарищ генерал?

– Да, переписать, – несколько рассеянно отозвался Стрельников, словно думая о чём-то другом. – Чтобы в нём ни слова не было по поводу моря, армий и всего остального… Нет-нет, лейтенант, я знаю, что ты ничего не придумал, я не сомневаюсь, что ты говоришь правду. Но рапорт надо переписать.

– Товарищ генерал…

– Лейтенант, ты же знаешь, что хотя официально причиной поиска, на который отправили вашу группу, была партия пропавшего оружия, на самом деле требовалось отыскать экспериментальный экземпляр секретных разработок оборонного НИИ.

– Так точно, товарищ генерал.

Стрельников вздохнул. В генштабе ему дали объяснение, но сколько в нём было правды, а сколько – лжи, он и не знал.

– То, что вы видели – море, армии, храмы – это как раз та самая новая разработка в действии. Психотропное оружие, – голос генерала звучал отстранённо, словно он повторял за кем-то чужие слова. Собственно, так оно и было. – Но поскольку это сверхсекретная информация, никакие упоминания о ней или о том, как она воздействует, нам в официальных отчётах не нужны. Ясно?

Лицо Гаврилова застыло – как на параде.

– Так точно, товарищ генерал.

– И ребят своих предупреди, чтоб ни слова.

– Есть, товарищ генерал. Разрешите идти?

– Перепиши рапорт – и можешь быть свободен.

Генерал окликнул лейтенанта Гаврилова, когда тот был уже в дверях кабинета. Голос по-прежнему сдержанный, но на этот раз в нём угадывалось искреннее беспокойство.

– Как Ларионов?

– Выкарабкается, товарищ генерал.

– Мне докладывали, его какой-то гражданский вытащил.

– Так точно, товарищ генерал. Ломцев Сергей. Проходил срочную службу под командованием капитана Ларионова лет пять-шесть назад, – Гаврилов позволил себе слегка улыбнуться. – Сегодня утром парень заключил контракт. Просится к нам в отряд.

Генерал пожал плечами:

– Почему бы и нет? Вам так и так надо добирать себе личный состав – берите. – Стрельников на миг нахмурился, вспомнив о причинах, по которым отряд Ларионова требовалось доукомплектовывать личным составом. Потом решительно сдвинул брови и продолжил: – Кстати, я вчера подписал приказ о причислении к вам ещё одного контрактника. Георгий Алмазов, двадцать пять лет. Между прочим, цыган, – генерал чуть качнул головой, выдавая удивление: – Опыта – ноль, даже не служил, но упёрся. Хочу, говорит, в боевую группу, и готов выучиться. Так что забери у секретаря его документы и проследи за всем.

– Так точно, товарищ генерал, – ответил лейтенант Гаврилов, отдал честь и вышел из кабинета, размышляя, почему это цыгану вдруг так приспичило идти на военную службу.

* * * Папыч невидящим взглядом смотрел в лобовое стекло и неосознанно теребил серебристую серьгу в ухе. Можно было бесконечно распекать подчинённых, тем более, было за что – а толку? Ни облегчения, ни удовольствия. И проблем от этого не убавлялось. Побывавшим в проходе людям, тем, что захватили Тараса, память скорректируют, тут всё под контролем, но что делать с теми спецназовцами из группы капитана Ларионова, которые прошли в храм Аполлона? В Генштабе за них встали горой. Конечно, бойцам скормили легенду о психотропном оружии, но это было халтурное решение. И, кстати, куда подевался сам капитан Ларионов? Обвинение в терроризме с Арагорна сняли, недовольных утихомирили – но слишком поздно, Арагорн пропал в проходе высокой степени опасности. Успеет ли его вытащить Василий – неизвестно. А ещё эта папка. Заикающийся от страха стажёр рассказал, как, не сумев вернуть её в сейф, принял гениальное решение взять папку с собой – ведь с ним она будет в большей безопасности, чем в стенах офиса "Бастиона". И, конечно, в бурных перипетиях последних суток она пропала. И теперь подробная, детальная информация о проходах находится в чьих-то посторонних руках. О последствиях даже думать страшно. Да и проблема с Троей полностью вышла из-под контроля. Да, с одной стороны Илья прав: Аполлон – покровитель троянцев, и взрыв в его храме должен бы быть расценен греками как знак победы. Но кто знает, как восприняли это сами троянцы? Быть может, они ринулись мстить за своего божественного покровителя? Или, когда Илья после взрыва так и не вернулся, решили, что боги на их стороне, потому что забрали их главного врага – Ахилла? Если у Трои и впрямь разгорелась битва, где каждая армия верила в то, что боги – с ними, то повлиять на развитие событий уже невозможно. Даже если Бисмарк или он сам, единственные на данный момент дееспособные конквесторы, немедленно отправятся в проход, они попадут в самый разгар грандиозного сражения, а там усилия одного человека ничего не могут изменить… Разве что этот человек – сам Ахилл; только он мог решить судьбу целой войны лишь одним своим мечом. Если события и впрямь разворачиваются по худшему сценарию, то уже слишком поздно для вмешательств, остаётся только сидеть и ждать. И если в ближайшие дни в мире не произойдёт никакой масштабной катастрофы, значит, всё обошлось, и Троя всё-таки пала. Наконец, ещё одно. То, что вообще выходило за

пределы понимания Папыча. То, о чём он старался не думать до тех пор, пока не решит более насущные и более понятные ему проблемы. Маленький чемоданчик среди ящиков с оружием. На который Ян, вероятно, и не обратил бы внимания, если бы, разыскивая внутри храма снайперку перед поединком Ильи с Гектором, не услышал тревожный сигнал – будто сработал будильник. Звука исходил как раз из чемоданчика. Когда Ян его открыл, то увидел внутри что-то похожее на ноутбук, а на экране мигало сообщение: "Обнаружено электронное устройство, не поддающееся идентификации". Электронное устройство. В древней Трое. Когда чемоданчик вместе с оружием вынесли к Шушморскому капищу, у Яна появилась возможность изучить его внимательнее. Судя по всему, это была последняя военная разработка – прибор постоянно сканировал местность и засекал и идентифицировал все устройства, способные к передаче какого-либо сигнала. Он выдавал информацию о марке, модели и даже серийном номере: у капища – смартфон Яна и бастионовскую камеру, под посёлком Пустоши – гибэдэдешный радар, в посёлке – все сотовые и обычные телефоны, компьютеры, модемы и раутеры, радио и спутниковые тарелки… Походило на то, что он мог определить что угодно. Даже натыкаясь на плоды местной электронной самодеятельности в Пустоша, на которые горазды иные деревенские, собирающие из деталей мотоциклов, патефонов и старых приёмников какое-нибудь небывалое самоходное чудо, прибор выдавал сигнал о невозможности идентифицировать модель и марку, но определял тип и показывал хотя бы основные свойства обнаруженного устройства. Тогда как в храме Аполлона прибор засёк что-то, не поддававшееся даже самой общей характеристике. То, что у них на руках оказалась новая военная разработка, Папыча почти не волновало. Куда больше его беспокоило другое – в мире трехтысячелетней давности было устройство, по своим техническим данным как минимум не уступающее достижениям двадцать первого века. Этот факт и пугал, и обескураживал. Пугал своей неизвестностью и таящейся в ней угрозой. Обескураживал тем, что ощутимо расшатывал надёжный, незыблемый фундамент современных знаний, на котором построен весь прогресс. Достижения двадцать первого века – вовсе не венец развития человечества. Имеющиеся сведения об истории цивилизаций – ничтожны. Уверенность в том, что мы знаем, кто мы и откуда пришли – иллюзорна. За неизвестным прибором слежения, оказавшимся под Троей, скрывалась тайна столь грандиозная, что Папыч почти не хотел её узнавать. Но знал, что всё равно будет искать разгадку. * * * Эту коробку Василий не доставал вот уже три года. Она стояла в дальнем углу на самой верхней полке шкафа-купе, и он не заглядывал в неё с тех самых пор, как они с братом купили себе это жильё. Не заглядывал, потому что содержимое напоминало о прошлом, которое хотелось забыть. Василий решительно открыл коробку. Наружу хлынули воспоминания. Но сейчас они не имели над ним никакой силы. Василий методично сортировал предметы и ни о чём больше не думал. Вправо – то, что пойдёт в ручную кладь. Влево – то, что придётся сдать в багаж. На пол – то, что взять не получится. Компас, зеркало, свисток, карта. Фонарь, батарейки, аварийный рацион питания, булавки, бечёвка, леска, кусок маскировочной сетки, презервативы, пятилитровый пакет для воды, портативная солнечная батарея. Перочинный нож, охотничий нож, спички, зажигалка, кремень, разборный лук и несколько стрел. Пистолет "Глок 42" с двумя магазинами. Тепловизор с лазерным дальномером Скаут PS-68. Оружие, которое можно пронести на себе в самолёт: ключи, заточенная мелочь, ремень с тяжёлой пряжкой, короткая тонкая леска, две шариковые ручки, пара пластиковых пакетов. Запасной комплект одежды, аптечка, очки, платок, респиратор, рейдовый рюкзак, разгрузочный жилет… Василий проверял сроки годности, надёжность упаковок, зарядку, рабочее состояние. Свёртывал, складывал, упаковывал. Он был предельно сосредоточен на процессе сборов и не думал ни о чём другом. Не позволял себе думать. Он вытащит брата, чего бы это ни стоило. ЭПИЛОГ Лицо обдувал ветер, пахнущий морем. Нагретые солнцем камни охотно делились теплом с израненным телом. В ладони ощущалась привычная тяжесть ксифоса. Издалека доносился знакомый шум – так звучит многотысячная армия. Ахилл слабо улыбнулся, не открывая глаз. Не хотел их открывать. Ему нравилось это предсмертное забытье, в котором были морской бриз, горячие камни и запах родного мира – прощальный подарок богов, сделанный ему перед смертью. Да, он умирает. Умирает совсем не там и не так, как когда-то себе представлял – но это ничего, он ни о чём не жалеет. Смерть не страшит его, он к ней готов, и уже давно – ведь без готовности умереть в любую минуту никогда не совершить подвигов. Что-то тихо звякнуло, что-то слабо, но болезненно ткнуло в колено. Ахилл раздражённо нахмурился. Ему не хотелось открывать глаза, не хотелось, чтобы она исчезла – эта приятная иллюзия возвращения в свой мир. Не хотелось, чтобы его снова ослепила ледяная белизна снега, и холод впился в кожу, чтобы зазвучала чужая речь и зарычали железные колесницы. Чтобы люди, сильные молниями Зевса, показали слабость там, где являли силу люди беспомощные и безоружные… Не было ни снега, ни ледяного леса. Над головой возвышались полуразрушенные колонны храма Аполлона. В колено упирался край круглого щита. Ступени высокого основания уходили вниз, к пляжу, к двум вражеским армиям, готовым вот-вот схлестнуться в битве… Ахилл прикрыл глаза, пытаясь осознать, что он – дома. Боги разгневались на него и вышвырнули вон из родного мира – но он вернулся. Он смог. Стиснув зубы, Ахилл попытался встать. Боли не было – только одуряющая слабость. Он чувствовал, как жизнь вытекает из него вместе с кровью, сочившейся из ран, но не собирался спокойно ждать смерти – или допускать, чтобы битва прошла без него. Он должен спуститься к войску! Ахилл не помнил, сколько раз пытался подняться на ноги. Он пришёл в себя, когда уже стоял, привалившись повреждённым плечом к колонне. Одна ладонь стискивала рукоять ксифоса, другая сжимала круглый щит. Кровь по-прежнему сочилась из ран, слабые ноги держала непонятно какая сила. Он сделал шаг вперёд. И ещё один. И ещё. Вся воля уходила на то, чтобы спуститься на следующую ступень. И на ступень за ней. И так – до последней ступени, на которой Ахилл замер, сжимая ксифос. Видимо, его заметили. Воины обеих армий опускали оружие и поворачивались к нему. Тихий ропот постепенно разросся, превратился в оглушающий рёв.

– Ахилл! Ахилл! Он встретился с гневом богов и выжил!

Ахилл окинул взглядом пляж. Греческое войско, ощетинившееся копьями и мечами, – справа, в пятистах шагах. Закрывшиеся щитами троянцы – слева, всего в двухстах шагах. А между ними – пустая песчаная полоса, упирающаяся в ступени храма. И он – на самой нижней ступени – между своими и врагами.

Каждое движение по-прежнему требовало неимоверных сил – сил, которые неумолимо покидали тело вместе с каждым толчком сердца. Но шатающийся от слабости Ахилл всё-таки сделал шаг.