Оборотная власть
Шрифт:
– И не отказывайся от общения и встреч с Молчановым, - успевает тихо добавить, прежде, чем появляется владелец немецкого автопрома.
Холодные глаза полосуют меня, исключительно меня, больше никого, вижу только их, две сверкающие льдинки. Разъярен не меньше, чем в момент моего побега. Он приближается, я отступаю шаг за шагом, пячусь, боясь оглянуться есть ли куда. За предательство Аристарх убьет меня, пролетает мысль.
Глава 24
– Молчанов, какими судьбами, - режет воздух сарказмом Грачев.
Всемогущий оборотный отпускает меня, позволяя вдыхать,
Теперь мы остались один на один. Я то думала сейчас разбор полетов неизбежен, ошибалась, разошлись, просто, без слов, будто ничего и не произошло. Молчанов, за одеревеневшую вусмерть от погоды конечность, сцапывает и грубо тащит к своей восставшей из ада "БМВ". Вздрагиваю вся, как хлопает дверью, спрятав от мира в салоне.
– Зачем Грачев тебя вытащил? Когда договорились о встрече?
– ледяным тоном спрашивает, усевшись рядом.
Я успела забыть как в реале звучит его власть, которой как обычно не подчиняюсь. Тишина в ответ, мне нужно время, чтобы совладать с голосом. Слишком многое давит, аура, запах, антураж этой машины будит во мне слишком многое. Да когда прекратится влияние нервов на мои связки?! Ждет, смотрит перед собой, зажав в пальцах пачку сигарет. Поглощаю образ, повадки, цепляюсь за резкие черты. Сколько я тебя не видела...
– Просто хочу знать больше и понимать...
Вдыхаю и не выдыхаю, он медленно повернул голову в мою сторону, уставился пробирающе в глаза.
– Когда договорились о встрече?
– повторяет с нажимом.
Ответа не будет, понимаю, что провоцирую на допрос и пытки, но в голову ничего не приходит, а правду сказать я не могу. Снова удивляет, допрос не следует за вопросом, лишь безмолвие и угроза.
Запуская двигатель авто, тихо говорит:
– Когда я узнаю, плохо будет даже тебе. Обещаю.
Находит ненормальное желание выплескивать то, что бурлит внутри, в душе, к нему. Плевать на опасное состояние оборотного, совершенно не боюсь, правда не знаю чего, умереть от лап монстра или его самого не страшусь ни капельки.
– Арис, - зову шепотом, меня раздирает, аж усидеть на месте не могу, ерзаю по кожаной обивке нервно, развернувшись к нему.
Воюю зверски с голосом, решение принято, молю не подводи. Биться так до конца, либо выживу, либо исчезну. Знаю слышит каждую вибрацию, игнорирует намеренно, боль не признает, чувствует с меня, а я вываливаю на него все, что там у меня есть, скопом. Наслаждайся любимый, я в этом вареве постоянно.
– Согрей меня, - прошу о сокровенном, умоляю, влагой глаза наполняются.
– Согрей, я умираю...
В памяти свежи дни, четкие и яркие, как каждое прикосновение наполняло и согревало. Он может дать больше... Раздирает приблизиться, трогать его, ощущать близко.
Страшно все же снова становится, рядом с ним это не исчезнет никогда. Рывок в сторону, машина слетает на обочину, резкие тормоза. Дыхание перехватывает, не смогу... Горячие пальцы хватают меня за лицо, больно сжимают, оставляют отпечатки.
– Что
– кричит мне в лицо.
Жаром щеки полыхнули, нутро наоборот ледяным составом окатило. Дьявольское пламя пляшет в прекрасных глазах. Впервые подобный надрыв демонстрирует, ненавидит, проклинает, уничтожает, болеет. Мною...
Поверх его ладоней, причиняющих боль, опускаю свои дрожащие. Я на ледяном пике, если он сейчас не поможет, не поборю холод, поглотит меня. У каждого, даже самого свирепого хищника есть слабое место. Я знаю твою тайну, Аристарх Молчанов.
– Ты понимаешь, там могла остаться, насовсем. Ты понимаешь, дура!
Боится допускать, не то что произнести. Я сама за него это сделаю.
– Я сейчас умираю, от холода. Арис, мое сердце еле бьется. Согрей, только ты можешь, - беспощадно прохожусь ему по внутренностям.
В душу смотрит, ищет, преследует тайные помыслы, я же чиста и откровенна. Верю, так и есть, истина.
Тянусь к его лицу, не пускает, снова грубо перехватывает. Я для него в межмирье, застывшая, касаюсь обеих границ и тут и там одновременно. Отпускаю его ладони, с трудом освобождаюсь от куртки не по-сезону. Замечаю как его самого потряхивает. От бешенства, Юля, не расчитывай на большее и не буду.
– Согрей...
– смотрю в глаза, пытающие по-страшному.
Пока я возилась с верхней одеждой, не отпускал лица из захвата, вырываюсь, позволяет неохотно. Наблюдает с подозрением как снимаю ботинки, перебираюсь к нему. Аристарх меняется, стоит мне оказаться у него на коленях, лицом к лицу. Не запрещает, но и не способствует продолжению. Зверюга в легком смятении, мысленно ухмыляюсь. В груди все содрогается, болит, жжется. Оседлав его бедра, приникаю к груди, с оттяжкой ударяет по мне его сердце, паузы длиннее и длиннее. Молчит, дышит тяжело, надрывно. Прикрываю веки и оплетаю торс крепким объятием. Как давно хотела вот так... Ледяными пальцами высвобождаю рубашку из брюк на пояснице, осторожно крадусь под нее, ищу контакта кожи к коже. Выдыхаем одновременно, он вздрагивает еще, я же наоборот расслабляюсь, с кончиков пальцев к запястьям бежит тепло. Веду чуть выше, насколько есть возможно, и по бокам перемещаюсь к груди, очерчиваю контуры, задевая по твердым соскам. Ладони согреваются от его адова кипения, готова мычать от удовольствия, он же покрывается мурашками и становится весь, будто из камня, твердый и напряженный.
Поднимаю лицо, в упор смотрит, тянусь к губам, уверена, мои сухие через чур, посиневшие от ветра и мороза, не привлекательные вовсе, в отличии от его. Не смело касаюсь, параллельно жадно втягиваю носом аромат свежий с примесью табака, особенный, захватываю нижнюю губу, вспоминаю его вкус, прохожусь языком и отпускаю.
– Согрей, Арис...
Так странно, называю тем именем, что всегда звучит от близких ему людей, а кажется, будто только сейчас придумано мною. Принимает как новое, впервые слышимое, обхватывает в своей манере затылок, срывая рваный выдох. Сжимает пальцы, сгребая волосы в кулак. Медлит, не верит, борется. Арис, другого шанса не будет - мысленно обращаюсь. Я то давно обречена, терять нечего. Согрей... Причиняя боль, рывком к себе притягивает, чуть склоняется и ждет от меня шага, а я начинаю колебаться в миллиметре от его желанных губ. Эмоции переполняют, перекрывают кислород, справиться... Мы оба в аду, между нами всегда преисподняя, с самого первого дня.