Оборотни
Шрифт:
Старые привычки умирают с трудом. Особенно если их подавлять в течение пятидесяти лет.
Вилли Кушман принадлежал к одной из таких групп и был в ней одним из самых влиятельных членов. Профессиональный юрист, он сосредоточил свое внимание на корпоративном законодательстве, как только понял, что две Германии будут объединены. Он осознал, что, вопреки его опыту в коммунистической структуре, верховенство в новой стране будет определяться экономической мощью. Ведущим корпорациям принадлежит голос, если не полный контроль в деле процветания и развития наиболее могущественных
Западная Германия была одним из них.
Он мечтал, чтобы Восточная Германия сомкнулась с братской ей страной, чтобы немцы стали могущественной нацией. Его судьба была связана с Западом, и в этом направлении он сосредоточил все свои практические усилия. За удивительно короткий срок он профессионально освоился в частной юридической фирме Франкфурта и возглавил там отдел, ведавший исключительно юридическими аспектами объединения корпораций. Основной его специальностью стало слияние и поглощение компаний; он стал экспертом, в знаниях которого нуждались.
Расширился объем его деловых контактов, и, естественно, его стали приглашать на многие официальные общественные собрания. Он оказался интегральной частью установившегося порядка, и никто не задавался вопросом, каким образом он столь быстро добился успеха. Но он сознавал и ценил значение своих связей с прошлым. То была цепочка, которую не следовало разрывать. Объединение затрагивало не только экономические интересы, скажем, обмен их „трабантов“ и „вартбургов“ на „мерседесы“ и „БМВ“. Оно было связано с мечтой, которую преследовали все эти пятьдесят лет. Мечта передавалась от поколения к поколению, некоторыми была утрачена, но таилась в душевных глубинах других. Эмоциональный стимул, который долгие годы воодушевлял многих влиятельных людей на Востоке и на Западе Германии.
В условиях бесчестия и позора русского ярма старшее поколение сумело сохранить немецкую мечту. Она была передана людям, подобным Кушману, передана не в качестве воспоминания или примечания к истории, а как пламя, которое следовало поддерживать ярким и неугасимым.
На Вилли Кушмана возлагались надежды как на одного из тех, кто мог воплотить эту мечту в реальность.
И вот теперь провожали этого человека на забытом кладбище в его родном городе, в серый сумеречный час, когда не могло быть и просто не ожидалось присутствия на похоронах хоть какого-то количества людей. Но для таких, казалось бы, малозначительных похорон, в таком незаметном месте нашлось значительно больше скорбящих, чем можно было предполагать.
На булыжной мостовой, ведущей к моргу, образовалась цепочка машин, где смешались черные „мерседесы“, „трабанты“ и „вартбурги“.
Вход на кладбище, где когда-то стены соединялись большими деревянными воротами, охраняли трое. Один сидел на стене со свободно опущенными ногами. Двое других стояли прямо на дорожке, которая вела к захоронениям. Отсюда, со стороны входа, купы деревьев почти полностью маскировали торжественный акт прощания. Участвовали в похоронах крупные мужчины либо с коротко постриженными волосами, либо лысые, довольно угрюмого вида. На всех были надеты темные пальто, чтобы не привлекать
Кладбище находилось в общественном ведении, но никто из общественности не допускался на эти похороны без разрешения дежурных у ворот.
Еще семь охранников находились здесь, образуя кольцо вокруг собравшихся. В отличие от стоявших у ворот и несмотря на непогоду, они открыто носили свою форму, а их пальто лежали рядом с ними на земле. Они были без оружия, если не считать коротких полицейских палок, прикрепленных к поясам, а также охотничьих ножей, воткнутых у каждого в правый ботинок, с той же символикой, отчеканенной золотом на их черных рукоятках.
Похороны закончились, и гроб Кушмана был опущен в землю. Многие сразу же покинули кладбище, осталось человек сорок. Небольшими группами бродили они вокруг могил, изучали надгробия: забытые или вовсе не знакомые имена. Для некоторых это было возвращение на родину после долгих лет бегства и испытаний. Здесь, на Востоке, прошла их молодость, сейчас им было уже за шестьдесят. Ни одной женщины. Пожилые мужчины разного достатка: на одних дорогая, с иголочки одежда, другие — в заметно потертых костюмах, далеко не последней моды.
Тесная группа организаторов похорон не отходила от могилы Кушмана. Закончив разговор с пастором, к ней присоединился богатый промышленник Митцер.
— Какая потеря! — сказал один из скорбящих, сутулый лысый мужчина в поношенном костюме.
— Это конец определенного этапа, — заметил Митцер. — Надо двигаться дальше.
— Так всегда бывает: кажется, что цель близка, а на самом деле…
— Нет легких путей к победе, — перебил мужчина с жесткими волосами, он стоял слева от Митцера. — Нужны большие усилия.
— Вы правы. Главное сейчас — не терять темпа, идти вперед.
— Нам так будет не хватать Вилли! Кто заменит его? — спросил лысый.
— Незаменимых нет, — последовал ответ.
— По-моему, очень перспективен Фрик.
— Это должен решить совет.
— Следует собраться побыстрее.
— Но это может привлечь к нам ненужное внимание.
— Надо соблюдать осторожность, но не паниковать, — сказал Митцер, обращаясь к лысому и с трудом сдерживая раздражение. — Замена для Вилли найдется. Будем держать рты закрытыми, но нельзя пугаться будущего. Назло нашим врагам мы победим! Понятно?
Все хранили молчание, предупрежденные эмоциональностью Митцера.
Он глубоко вздохнул и продолжил в более спокойном тоне:
— Здесь мы среди старых друзей, тех, которые живы, и тех, которые умерли, а их так много. Давайте же не будем проявлять неуважение к ним. Воздадим им должное.
Жестом он пригласил всех пройти к надгробиям, но тут вновь раздался голос лысого:
— А как же „Призраки Луцы“?
Митцер, резко обернувшись, прошептал, отчетливо и явно пресекая любые разговоры на эту тему: