Оборотный город. Трилогия
Шрифт:
А уж дядюшка как выслушал, так и… ещё раз переправил на… со всеми письмами, жалобами, прошениями идти в… и чего с ними делать, в каком месте, мять не мять перед употреблением, тоже пояснил не на пальцах. Он может себе такое позволить, он батька-атаман. Меня на кухню отправить — отправит, но кому другому в обиду нипочём не даст!
Это единственное, что хоть как-то утешало меня в процессе отскрёбывания с днищ котлов подгорелой пшённой каши. Пока в посудомоечную рутину не ворвался новый персонаж и жизнь снова не изменилась, резко сделав
— Эй, кашеварная команда, а кто тут у вас такой Иловайский? — проорал молоденький казачок, подскакавший к нам на рыжем жеребце.
Старый повар, дородный казак Латышев, с высоты своего едва ли не трёхаршинного роста спокойно оглядел вестового из нового пополнения и спокойно уточнил:
— А на кой он тебе, хлопчик?
— Про то вам знать не велено, — гордо вскинул подбородок юный самоубийца. — Где Иловайский, куда спрятался?
Повар ещё раз пожал плечами и двумя пальцами приподнял казачка за шиворот над седлом.
— Нехорошо, малый, старших не уважаешь.
— А ну пусти… пусти, кашевар, я ить… при исполнении!
— От оно как! — Старина Латышев вновь опустил вестового в седло, но уже задом наперёд. — Ну тады не задерживаю…
Один хлопок лопатообразной ладони по крупу жеребца, и коня вместе с всадником, как в русской народной сказке, — мышка бежала, хвостиком смахнула! Правда, вернулся он быстро, уже через полчаса, но, к чести паренька, заметно поумневшим. Кашевар в полку — второе лицо после атамана…
— Здорово вечеряли, дяденьки!
— Слава богу, — чинно откликнулся за всех старший.
— А не позволите ли забрать от вас Иловайского? Его сам генерал до себя требует.
— Вот котлы домоет и пойдёт…
— Дак дело-то срочное! Его превосходительство сердиться могут, — жалостливо вздохнул вестовой.
— Дак не война, поди, — равнодушно отвернулся Латышев. — Котлы домоет и свободен.
— Как же… генерал ить… гневаться будет!
— Михалыч, — в два голоса вступились молодые кашевары, — пожалей хлопца, ить нагоняй от начальства словит почём зря. А то сам Василь Дмитревича не знаешь… Отдай ты ему племянника, не томи!
— Добро, — подумав, решился седой казак. — Хорунжий, ступай, тебя кличут. А ты, добрый молодец, слезай с коня.
— Я?! — не понял очевидного паренёк.
— Ну должен же кто-то котлы домыть…
Мне оставалось только снять через голову замызганный фартук, набросить его на обалдевшего вестового и, козырнув всем, отправиться широким шагом через всё село к столь нетерпеливо дожидающемуся меня дядюшке. Мог бы поехать и верхом, на освободившемся жеребце, но тогда бы парнишка вообще задохнулся от обиды. Не буду его доводить, ему и так сегодня досталось. То есть достанется, если котлы дочиста не отмоет…
— А что, собственно, моему именитому родственнику могло от меня так резко понадобиться? — бравурно рассуждал я, бормоча себе под нос. — Времечко вечернее, полк только поужинал, никуда не торопится, военные приказы,
После достопамятной «свадьбы с участием колдуна» местные калачинцы так уж рьяно на общение с моей эмоциональной персоной не нарывались. Сплетня о том, как казачий хорунжий, перекинувшись в зайца, вот такенному медведю по ушам надавал, уже шагнула за пределы губернии, широко обрастая дополнительными подробностями и малоизвестными деталями. Особенно восхищало новых и новых слушателей всё возрастающее количество медведей и уровень зверских увечий, которые я им причинил в процессе показательной сельской драки. Типа будь в нашей армии в 1812 году хотя бы шесть таких зайцев, хренушки бы француз Москву взял, мы б ему ещё под Бородином салазки загнули!
Во дворе снимаемой дядюшкой хаты, на завалинке у крылечка, сидели рядышком рыжий ординарец и мой денщик. Оба трезвые, ни в одном глазу, но выражения лиц подозрительно мечтательные. Не задумчивые, как у котов, слопавших хозяйскую канарейку, а именно мечтательные, словно счастье, только что проплывавшее мимо, помахало им лебяжьим крылышком и, пообещав жизнь райскую, скрылось в оранжевом сиянии уходящего предзакатного солнышка…
— Прохор, ау! — Я встал перед старым казаком, подпрыгивая и размахивая руками, как жертва кораблекрушения. — Ты чего тут расселся? Почему меня не узнаёшь? С чего лица такие благостные, к нам что, государь император со всем монаршим семейством на чашку чая заскочил, а по пути за верную службу расцеловал вас обоих в такие места, что забыть не можете?
— Дурында ты и есть, — беззлобно откликнулся ординарец, а мой денщик только покивал в знак согласия.
— Прохор, ты съел чего? Или опять запорожской смесью на конопляном семени баловался? Ты смотри, докуришься, ведь не дети вроде, с чего ж вас тут поперёк двора одновременно торкнуло…
— Ты шёл по делу? Вот и иди смело, а нам не мешай. Ишь прилип как лишай! — поэтично высказался бородатый стихотворец. — Эх, пошла молодёжь, сплошь один выпендрёж! Нет чтоб бежать не глядя и спасать дядю…
Ох ты плата материнская, чтоб у меня двухъядерный процессор на полшестого завис, как выражается любезная моя Катенька, стуча кулачком по волшебной книге — ноутбуку. А дело-то серьёзное… Я ещё раз подозрительно принюхался: вроде ни алкоголем, ни маковым отваром не пахнет, но двоих нехилых казаков что-то же должно было вот так срубить на корню?! Интересно, как всё это дело связано с неодолимым желанием дядюшки столь экстренно меня видеть. Я поспешно взбежал по ступенькам крыльца, прошёл сени, поправил мундир, забекренил папаху, подкрутил короткие усы и постучал.