Оборотный город. Трилогия
Шрифт:
— Нэ доверяешь, да? — ничуть не обиделся он, качая носом, как клювом. — Это правильно, э… Теперь меня слушай. Пятна жёлтые, это когда тебя чумчара лизнул. Нэ укусил, нэ плюнул, а лизнул так нежно, тогда жёлтые. Если три дня не болят, эта плохо…
— Почему?
— Нэ болят, значит, организм яд за свой принял. Недэли не пройдёт, твои люди сами чумчарами станут…
От услышанного волосы у меня на голове встали дыбом так, что приподняли папаху. Наши донские казаки могут превратиться в молдавских чумчар! Да есть ли на свете что хуже?! А представить
— Что ж делать-то? Как лечить?
— Нэ знаю, э… Я тебе нэ доктор. Ты за лэчением к мяснику иди. Павлушечка, он хоть и атеист нэверующий, но дело своё мала-мала знает, — задумчиво поскрёбывая подбородок грязными когтями, признал отец Григорий. — Если какие праблэмы с кожей, к нему иди! Он мясо чумчар тоже на развэс продаёт, пагавари с ним, я тебе пистолэт дам или бальшой кинжал, да…
Свой резон в этом, пожалуй, был. Мясник-патологоанатом действительно мог да и был обязан по роду своей профессии разбираться в дефектах мяса и знать различные способы избавления своего продукта от пятен, запахов и прочих признаков нетоварного вида. Хотя, как по мне, так они тут в основном «нетоварный вид» и жрут. Трупоеды сплошь, вон моих упырей, Моню и Шлёму, проще три раза расстрелять, чем один раз умыться заставить. А в остальном милейшие ребятки, как помните…
— Сам-то Павлушечка сейчас в городе?
— Нэ знаю, — раздражённо фыркнул отец Григорий. — Разве я сторож брату маему? Да и какой он мине брат, падлец он, таких рэзать надо…
— Не могу не согласиться. — Я взялся за ручку двери и сдвинул засов. — Пойду склоню этого гиппопотамуса к сотрудничеству.
— Кинжал вазьми, да!
— Лучше шашку кавказскую, — после секундного размышления попросил я.
— Будет тебе шашка. — Грузинский батюшка сбегал за алтарь (у него там военный склад) и торжественно вручил мне боевой клинок, утопленный в ножнах.
Я вытаращил глаза. Чёрные ножны, покрытые кожей козла, с обычным железным прибором, удивительно лёгкая шашка, уходящая по рукоять, так что наружу торчала лишь головка из коричневого буйволиного рога. Я вытянул клинок — идеальный отвес, два дола, никаких украшений, гнётся, как лоза, и весом меньше сапога! Отродясь не предполагал, что оружие может быть таким лёгким, острым и певучим. Я взмахнул разок-другой и вдруг понял, что этой шашки отцу Григорию уже не видать как своих ушей! Даже более того, уши он ещё может отрезать и рассмотреть, а такое чудо я ему нипочём назад не верну.
— Черкесская, из дамасской стали, а ковалась у нас, в дагестанских горах, — подталкивая меня в спину, пояснял грузинский батюшка. — Лучшее оружие абрека! В темноте словно кривая палка, да… А как рубит, как рубит! Три галавы подряд снэсёт и не заметит! А ещё ей бритца можно, по дэреву вырезать, капусту рубить и вабще на кухне многое-разное. Но ты иди давай, с Павлушечкой пагавари, всё реши, а потом я тебя сам найду. Ты мне долг чести вэрнёшь, украдёшь девицу Ефросинью, да?!
— Ну, насчёт девицы я бы не загадывал. Судя
— Слушай, по мелочам нэ надо цеплятца, э?!
— Ладно, понял, не буду, сваливаю…
— И нэ вздумай там памереть, пока мне невесту нэ украл. Абижусь! — неслось мне вслед, когда я широким шагом уходил от нечистого храма.
— И в мыслях не было, отец Григорий!
Хотя, конечно, для упёртого самоубийцы Оборотный город — замечательнейшее место, всесторонне отвечающее любым чаяньям расставания с этим бренным миром. Тут же каждый встречный-поперечный так и норовит запустить вам клыки в горло, шило в бок или парализующее заклинание в спину. Мигу не пройдёт — съедят с потрохами и добавки попросят. Вот как сейчас…
Мне не дали спокойно прогуляться и пяти минут, как вслед увязались три быкообразных сельских людоеда с могучими ручищами по локоть в крови и нагловато-бесцеремонными небритыми мордами. Ну, это если смотреть волшебным зрением, а при обычном человеческом взгляде — так просто три ухоженных дородных рыбопромышленника в опрятной одёжке, идущие до дому с Нижегородской ярмарки. Такие бросаются кучей, ломают шею на раз и жрут на том же месте, где словили. Поэтому лучше начать первым.
— А что, братцы, мазохисты есть? — резко оборачиваясь, на всякий случай уточнил я.
— Ну, допустим, — осторожно переглянулись двое из трёх. — Только тебе зачем?
— К Павлушечке в мясную лавку спешу. Тот, кто меня туда на своём горбу быстрее всех дотащит, получит сапогом по ушам, кулаком в лоб и коленом в печень!
— И только-то…
— Могу ещё шашкой плашмя отшлёпать, — весомо добавил я.
— А в чём засада? — подозрительно переглянулись они.
— Ещё не придумал, — пришлось сознаться мне.
Купцы ещё с полминутки посовещались, кося в мою сторону недобрыми взглядами.
— Ты его знаешь?
— Нет.
— Я знаю, Иловайский энто.
— Чё, сам?
— Нет, блин, ксерокопия!
— Тады хреново…
— А то…
— И чё, может, сами тут его и того?
— Чего того?! Да он самой Хозяйки полюбовник!
— Да ну?!
— Вот те и ну…
— Тады я ещё жить хочу…
— Стопорись, братва, решаем, кто сёдня мазохистит. Может, хоть остальных не тронет?
— Определились уже? А то у меня время. — Я выразительно похлопал по рукояти шашки отца Григория.
Троица мигом выдвинула вперёд самого здорового. Похоже, несмотря на внешнюю уверенность и понт, парни на самом деле не очень-то представляли себе, что такое «мазохизм». А я знал, мне Катенька рассказывала…
— Так нам, стало быть, меж собой подраться?
— Не обязательно.
— Дык традиция же? Говорят, от дурного сглазу помогает.
— Ну, если только сами настаиваете, — великодушно разрешил я, влезая на плечи рослого людоеда. Вот вроде и не радость на вонючей да немытой шее ездить, а всё-таки быстрее и безопасней. С последним, впрочем, всё оказалось не так просто. Ибо нет мерила хмелю человеческому, а уж нечеловеческому…