Оборотный город. Трилогия

Белянин Андрей Олегович

— Так вроде и ничего такого уж страшного, — почесал в затылке я, прикидывая широту открывшихся перспектив.

— Мне раньше тоже так казалось, когда сюда устраивалась, — грустно вздохнула Катя, поворачиваясь ко мне спиной и включая ноутбук. — Они дадут тебе всё: работу, приключения, путешествия, экстрим. Может быть, даже разрешат по-прежнему находиться рядом с твоим дядей и Прохором. Но ты уже не будешь одним из казаков, ты будешь одним из них…

— Но… — попробовал было возразить я.

— И самое

главное, — моя любовь опустила голову на руки, спрятав лицо, — они не позволят нам быть вместе. Подобные отношения мешают в научной работе. Труд одиночек более ценен, а те, у кого есть что терять — семью, любимого человека, детей, — это уже не полноценные сотрудники. Я знаю. Я сама такую бумагу подписала. До окончания срока контракта — ни замуж, ни в роддом.

Радужные перспективы войти в мир светлого будущего на равных правах быстренько потускнели, с каждой секундой размышлений теряя позолоту…

— А как именно они меня в своих лабораториях изучать будут?

— Тебе лучше не знать…

— А как долго?

— Как повезёт. От года до старости.

— А если я против?

— Да кто тебя, собственно, спрашивать будет? — уже едва не рыдая, вопросила Катенька, оборачиваясь ко мне и кидаясь мне на шею. — Бежать тебе надо, Илюшенька! Навсегда бежать из Оборотного города, обо мне забыть напрочь, характерничество своё в дальний ящик упрятать и не показывать никому! Ты говорил, полк на войну идёт? Вот туда и двигай! Уж лучше на войну, там затеряешься, имя сменишь, бороду отпустишь, за бугор эмигрируешь…

Я молча дал ей отреветься, откричаться и выговориться. Перебивать смысла не было. Ну а по сути дела, так что ж… Куда я отсюда пойду? Я казак, здесь моя родина, а у нас где родился, там и пригодился. Что-то зарвались вы, господа из будущего. С нечистой силой скорешились, чтоб одного хорунжего под себя подмять, эксперименты психологические ставить, доклады писать да степени получать. А морда не треснет?!

Видимо, нарастающее во мне раздражение почувствовала и Катенька. Она как-то сразу перестала проливать потоки слёз, высморкалась в платочек и, поудобней устроив голову у меня на груди, деловито спросила:

— Ты чего удумал-то, камикадзе?

— Пока ещё не знаю, — вздохнул я, гладя её по каштановым кудрям. Не знаю, но ничьей игрушкой быть не хочу. Если у кого-то на кафедре научных изысканий в тайном месте так уж шибко чешется, то крупномасштабные военные действия я обеспечу всем. И это только начало! — Вот. — Я сунул ладонь за голенище, поискал и положил перед моей возлюбленной ту самую вещицу, которую пытался спрятать лысый жандарм из будущего.

— Обычная флешка. Надеюсь, хоть без вирусов?

— Не знаю. Я на неё не чихал.

— Надеюсь, и на зуб не пробовал, и не совал куда не надо? — Катя забрала у меня находку, вновь развернувшись к волшебной книге-ноутбуку. —

Что ж, глянем, что у нас тут интересненького…

Я осторожно заглянул через её плечо. Сегодня это не напрягало: суровая Хозяйка была одета в блузку с глухим воротником под горло и широкие мешковатые штаны с передничком и лямками. Декольте нет, пялиться некуда, всё внимание только на экран.

— Хм… фигня какая-то…

— Э-э… — Я покосился на Катеньку.

— В смысле чистая флешка. Ничего на неё не записано, ноль информации.

— Зачем же тогда тот жандармий чин её прятал, а бабка Фрося искала?

— Хороший вопрос, по теме, мне тоже интересно. Если только это не… — она откинула непослушную прядь волос со лба и торжествующе закончила: — …шпионские штучки! Ага, жрёт! Иловайский, ты только глянь, как эта дрянь автоматически скатывает себе весь диск мой С! Меньше минуты, а у меня там и фотки, и фильмы, и куча документации. Сейчас на диск Д перескочит. Ну вот, что я говорила?!

— А-а… в смысле?

— Отвяжись, любимый, видишь, твоя голубка-ласточка-птичка-рыбка очень занята-а… Ап! Всё! Эта дрянь уложилась в полторы минуты, чтобы скопировать всё, абсолютно всё, что есть у меня на компе. Включая запароленные файлы, где у меня шаловливые фото (делать было нечего, так, дурью маялась, типа Памела Андерсон и всё такое, тебе не интересно)…

— Мне интересно!

— Облизнись, ещё не время. Потом сама покажу, — выгнула одну бровь Катенька, вытаскивая из волшебной книги шпионскую штучку. — Бесценная вещь, себе оставлю. Спасибо, что принёс, дай чмокну!

Я послушно подставил щёку и дёрнулся: у меня ж там люди больные, лекарь неизвестностью мается, в полку вот-вот карантин объявят, а нам через неделю на войну! Но мне-то уже известно чудодейственное лекарство, и я, как последний дурак, здесь штаны просиживаю, вместо того чтоб людей спасать?!

— Точно, — правильно поняла мои мысли свет мой Катенька. — Дуй к своим, спасай всех, кого можешь, а не успеешь, убей себя об стену! Шутка, выпей яду! Тоже шутка, дурацкая, албанский в юные годы прилипчив как не знаю что… Двигай в темпе, лучше через кладбище. Сейчас предупрежу местных, чтоб не высовывались.

Я обнял её на прощанье, поклонился в пояс и побежал. Кубарем скатился вниз по лестнице, пролетел через двор под счастливый лай и визг адских собак и выпрыгнул за ворота. Дорогу я знал, тело молодое, сила плещет через край, до арки добегу минут за пятнадцать, плюс-минус. А вслед мне летело многократно усиленное динамиками на весь город грозовое:

— Ахтунг, ахтунг! Говорит пресс-служба вермахта, оберфюрер Кетрин Кинн. Шнеле, шнеле, айн, битте, аусвайс, их бин цюрюк, хенде хох, швайн, арбайтен, цвай, драйн, капут! Короче, перевожу для неарийцев: Иловайского не трогать, усекли?