Оборотный город. Трилогия
Шрифт:
Если кто не понял, намекаю — деньги давно кончились, а жить хоть как-то надо. Ну и это… приворовывали хлопцы по садам, в кабаке сначала в долг брали, потом… кто ж тебе откажет, ежели ты попросишь рюмочку? Вежливо попросишь, с низким поклоном и двуствольным пистолетом. Никто не откажет, дело-то житейское… Хотя, конечно, укреплению добрососедских отношений способствует не очень. То есть совсем никак. Короче, слава те господи и царь наш батюшка, что война! А то засиделись мы здесь, пора бы и честь знать. Прохор всегда говорил, что нигде нельзя гостить дольше девяти месяцев,
— К Василию Дмитревичу с докладом заглянем или сразу к лекарю?
— Давай сначала к Фёдору Наумычу, — подумав, определился я. — Дело к вечеру, чем наших лечить, мне объяснили. Но вот лекарство добыть — штука непростая…
— Дорогих денег стоит? — хмыкнул в усы Прохор, а я смолчал.
Чумчарскую кровь мне и ранее не раз проливать приходилось, не стоит она ни гроша. Но в эту ночь нам на чумчар охотиться идти, а любая охота — это опасность да риск. Случись что, кровь моего денщика никаким золотом не измеришь.
По счастливому стечению обстоятельств в лазарете нашего полкового врача не оказалось, но мы перехватили его у нас на конюшне. Вроде как проходил мимо, да и решил зайти. Мой доклад выслушал очень внимательно, хотя сам выглядел нездорово, сгорбясь, сидел на чурбачке, кутался в солдатскую шинель и даже надел перчатки.
— Палёная водка-с. Не обращайте внимания, хорунжий. Итак, кровь ваших так называемых чумчар-с вы намерены раздобыть этой же ночью. Но где, позвольте-с полюбопытствовать?
— Так они везде шарятся. — Я начал загибать пальцы (не гнуть, а именно загибать!). — На старом кладбище встречаются частенько. В рощице, у излучины Дона. За лесом, где поместье и заброшенный барский дом. Пару раз бывало, даже в село забегали, мы с дядей стреляли их на раз!
— Звучит успокаивающе. — Неуверенно поправив пенсне, мой тощий собеседник многозначительно кивнул Прохору. — Полагаю, вы пойдёте-с с молодым человеком?
— Ясное дело, одного не отпущу.
— Ну и куда направитесь? На кладбище, за Дон, в лес, на болото или околицу села патрулировать будете-с? Как узнать, где и в какой момент появятся эти чумчары-с?!
— Ну я же говорил…
— А надо знать! Знать точно-с! — Фёдор Наумович резко встал, выпрямившись, как колодезный журавль. — Если, по вашим же словам, через три дня у этой заразы наступает рецидив, то полк в серьёзной опасности! У меня уже восемь человек на карантине-с! Мне надо знать точно, где, как, когда и на какое количество лекарства я могу рассчитывать, понимаете?!
Я виновато опустил голову. Понимать-то понимаю, да только сделать ничего не могу. Чумчары, почти как и любая нечисть, способны надевать личины. Я сквозь них вижу, мне ведьма в глаз плюнула, а остальные нет. Значит, даже если мы весь полк в полной боевой готовности вкруг села поставим, так казаки этих чумчар сквозь личины нипочём не углядят. Нечисть и курицей обернуться может, и чёрной кошкой, и пёстрой собакой, и бабой, и дитятей невинным, а то и вовсе сухим кустом репейника. Стало быть, как ни верти, а охотиться на них
— Моня и Шлёма, — тихо прошептал я на ухо Прохору, когда Фёдор Наумович соизволил откланяться.
— Упыри? — скуксился он.
— Патриоты! — напомнил я.
— Рискуешь ты, хлопчик… но правильно, в общем. Пусть нечистая сила роет могилы своим же братьям, друзьям да сватьям. С помощью божьей мы им в этом поможем!
На такой оптимистично-зарифмованной ноте мы с денщиком пожали друг другу руки и направились к дяде. Надеюсь, он уже вернулся с обеда у губернатора Воронцова и готов побеседовать со мной относительно своего таинственного соперника в амурных делах. Уж больно мне не понравилось описание этого типа. Хотя, пока своими глазами не увижу, какие-либо предположения строить рано.
— Нету Василь Дмитревича, не возвернулся ещё, — дал нам от ворот поворот рыжий ординарец, уже почти наполовину без бинтов, но отчаянно хромающий на обе ноги. — Когда будет, не сказывал. А что вам-то за дело?
— Тебя не спросили, — разворачивая меня за плечи, огрызнулся Прохор. — Мы у околицы его погодим. Ты, твоё благородие, главное, сразу в атаку не кидайся. Поговори с ним по-родственному, с почтением, мягко да ласково. Глядишь, и прислушается…
— Пока его ординарец к нам прислушивается, — заметил я, и мы перешли на шёпот. — Разумеется, мне и в голову не взбредёт повышать голос на собственного дядю.
— А в иных ситуациях стоило бы!
— Прохор, да ты с чего, вообще, на него взъелся? Ну, увлёкся старый мерин молодой кобылкой, тебе-то оно каким боком поперёк горла встало? Его жизнь, его право, да и дядюшка, если по совести, так ещё мужчина в самом соку!
— Друг он мне давнишний, — сурово сдвинув брови, процедил мой денщик. — Не хочу позора на его седины. Так что либо ты его от женитьбы отговоришь, либо с хахалем тайным Маргаритиным разберёшься.
— Это приказ?
— Это просьба. — Он поднёс к моему носу тяжёлый кулак. — Уж не откажи, сделай милость.
Когда тебя так вежливо просят, выделываться уже вроде и неудобно. Не то чтоб я его испугался (в конце концов, он мой подчинённый, а не я его), но в умении убеждать старому казаку тоже не откажешь. Да по большому счёту этот таинственный воздыхатель младшей воронцовской дочки мне и самому очень интересен. Уж больно левую пятку колет при каждом его упоминании. Однако вот прямо сейчас важна другая задача — спасение наших станичников…
— Прохор, мне Моня и Шлёма нужны.
— Дык а я их где возьму?
— На кладбище.
— Это как? — обернулся он. — Ты, хлопчик, лесом-бором не ходи, себе под нос не гунди. А поставить приказ, я и выполню на раз! Всё кладбище взрою, но упырей построю!
— Смотри, надо сгонять за лесок, туда, где могила почтальона, помнишь? Ну вот, откроешь люк и сбрось туда письмецо. Они после твоего визита изнутри решётку выставили, но конверт не застрянет. Я сейчас быстренько накорябаю. Моня и Шлёма — парни известные, если что, бесы-охранники им всенепременно наш конвертик передадут.