Оборванная юность
Шрифт:
– Вот тогда и приходи в военкомат. А сейчас они не имеют права тебя взять…
– Дядя Серёж, может, я с вами, а? Они не заметят, а там будет уже поздно, – стараясь овладеть собой, затараторил Юрка.
На всё это внимательно смотрел Андрей. Ему тоже хотелось на войну вместе с отцом, но он знал, что его не отпустит мама. Он завидовал другу – ведь через два месяца Юрка может идти на фронт, а ему ещё долго ждать.
– Ладно, ладно, ты не расстраивайся, – стал успокаивать Юрку Макаров. – Ты аттестат-то получил?
– Конечно, получил.
– Поздравляю. Отметили,
– Нет. Выпускной решили провести двадцать третьего, а тут война. Вот мы всем классом с аттестатами утром и пришли в военкомат. Да не только ребята пришли, и девчонки тоже. Они просились в медицинские части…
– Ну, ладно, Юра, не горюй. Ты умный парень, сам всё понимаешь. Удачи тебе.
Сергей Григорьевич держался напряженно – видно было, что он волновался. Анастасия молча давилась слезами. Муж вытер её лицо, нежно поцеловал Анечку, по-мужски хлопнул по плечу сына.
– Андрей, теперь ты за старшего, – затем сразу обнял всех разом. Они прижались к нему – теплые, испуганные, родные. Горькая тревога затесалась в его сердце
Закинув вещмешок за плечо, опустив голову, не оглядываясь, Макаров твёрдой поступью зашагал по переулку на сборный пункт. У дальнего перекрёстка обернулся и увидел всю свою семью и Юрку, освещённых закатным солнцем. На душе было тяжело, он не знал, что видит своих родных последний раз, и не мог знать, что будет с ними после его ухода на войну; глотнул застрявший комок в горле и шагнул в золотистую дымку заката.
Сергей Григорьевич Макаров, любящий отец и муж, ушел защищать свою семью и страну.
Тихий утопающий в густой зелени городок фашистская авиация бомбила два раза в день. Был повреждён железнодорожный узел, детский сад, промышленные и жилые здания. Повсюду были слышны стоны, женский крик, детский плач.
Шестнадцатого июля с боями в город вошли немецкие солдаты и начали устанавливать «новый порядок»: расстреливать, вешать, пытать… Расстреливали без лишних разговоров коммунистов, вешали подозреваемых в сопротивлении, пытали тех, в чьих семьях были родственники, ушедшие в Красную армию. Немцы чувствовали свою безнаказанность и силу.
Андрей каждый день ходил в город за продуктами, за хлебом и об этих зверствах слышал в очередях от женщин. Когда возвращался домой, рассказывал, что творили фашисты. Мама, пряча лицо, потихоньку плакала и просила не говорить об этом Анечке. Но смышлёная сестрёнка догадывалась, а старший брат строго ей говорил: «Утри нос и не хныкай». – Она послушно это делала.
Анастасия не ходила в магазин – боялась облавы. «Аусвайса» – документа – у неё не было, поэтому эта обязанность легла на плечи сына. Мальчишка фашистов не интересовал.
Однажды, когда Андрей вернулся из магазина, он застал в доме разруху: белые покрывала с кровати сорваны, на полу грязные следы от сапог, а мамы и Анечки не было. Он бросился к соседям Лагутиным узнать, что произошло.
Баба Катя со слезами на глазах рассказала, что когда она пришла к Насте за мазью для ног, то в это время к крыльцу подъехала машина и в дом заявились немцы с полицаем.
– Их было
Баба Катя, вытирая фартуком мокрые глаза, сказала:
– Немцы затолкали твою мамку в машину вместе с Анечкой. А мордатый сказал, что за поступок мужа её отправят в Германию на принудительные работы – будет отрабатывать за его грехи. А девочку сдадут в детский дом. Немцы добрые, с ними надо дружить.
Она вытерла морщинистое лицо, мелко перекрестилась.
– Хорошо, миленький, что тебя не было дома, а то бы они и тебя увезли с собой, – она посмотрела на Андрея подслеповатыми глазами. – Как теперь быть-то, сынок?
– Не знаю, – чуть слышно проговорил мальчик. Он был растерян, переживал за своих родных и пугался наступающей неизвестности.
Юра, слушая рассказ своей бабушки, подумал: «Если Андрюху немцы возьмут, то меня-то точно загребут».
– Ты что думаешь делать? – спросил он у товарища.
– Мне надо маму и сестрёнку найти… А где их искать? В детском доме? В комендатуре? – вытирая нос неопределённо спросил он себя.
– Андрюха, тебе там показываться нельзя, за дядю Серёжу загремишь к немцам, как миленький, – с тревогой в голосе сказал Юра.
Андрей в отчаянии опустил голову: «Юрка знает, что говорит. На глаза к немцам попадать нельзя».
– Когда у вас в доме были фрицы, – горячо говорил Юра, – я перво-наперво спрятался в сарае под сеном. Но они к нам не дошли, наверное, придут завтра. А я с первыми петухами уйду в лес. Там прячутся много наших людей. Я знаю где. – Это смелое признание он высказал серьёзно и уверенно.
Андрей не знал, что ему делать. Немцы за отца в покое его не оставят, это точно. Да и что он будет делать один?
– Юр, а давай вместе уйдём! – неожиданно предложил Андрей.
Он привык доверять старшему товарищу, потому что он его ни разу не подводил.
– Вместе? – Юра прикинул и, соглашаясь, сказал. – А что нам остаётся делать?
Баба Катя, не переставая вытирать глаза, всплеснула руками:
– Ой, сынки! Здесь вам оставаться опасно, это правда, да и в лесу с нашими будет не сладко, – она, глядя на иконку в углу, перекрестилась. – Сохрани детей, Матерь Божия… Ладно, я вам к утру пирожков в дорогу напеку, – заботливо засуетилась она.