Оборванная юность

Трынкин Виктор

Егор, безнадёжно потоптавшись у входа несмело спросил:

– А Даша где?

Хозяйка отреагировала странным образом:

– Она тебе зачем?

– Так, просто, – порозовев, робко проговорил он.

– Иди своей дорогой, милок, – спокойным голосом закончила разговор Ольга Васильевна.

Бойкий взгляд Егора вяло угас, он молча повернулся и покинул землянку.

Андрей, попав на кухню, расстроился: он хотел воевать, бить врага, мстить за маму, за сестрёнку Аню; ему, конечно, не понравилось, что его отправили к Ольге

Васильевне. Но приказ есть приказ, и он смирился.

Егор и Юра с трудом отыскали Степана Коврова. Он сидел в лесу за землянками, прямо на земле, откинувшись спиной к белой берёзе и с любовью чистил винтовку, которую ему вручил Сашок Бойко.

Степан – резвый умом парень, такого же возраста, как Егор и Юра, сказал:

– Вот, Егор, смотри, что теперь будет с фрицем, – он тряхнул трёхлинейкой, показывая, как будет стрелять, при этом голубые глаза его, запрятанные в щелочки, счастливо сверкали. – До Берлина буду гнать этих поганцев, – в нём было что-то детское, наивное – вера в чудо. Берёза покачивала над ним кудрявой головой в знак одобрения.

Егор не ответил Степану, а сразу сообщил приказ командира о завтрашнем дне.

– Пойдём втроём рано утром: я, ты и вот он, – Егор кивнул в сторону Юры и, спохватившись, спросил: – А как тебя зовут?

– Юра.

Степан, продолжая трудиться тряпочкой, протирал винтовку, нисколько не возражал, а согласно кивал головой.

Солнце только коснулось макушек деревьев, а троица ребят, раздвинув колючий забор ельника вышли на редколесье. Перед ними открылась знакомая Юре залитая солнцем поляна, поросшая густыми кустами ольховника. Егор замер у вековой иссечённой осколками сосны – знак, что бой на этой территории был не на жизнь, а насмерть. Он резким жестом руки остановил ребят.

– Егор, ты чего? – удивился Степан.

– Тихо…

Все трое замерли. Егор прислушался к лесу, зорким взглядом ощупал израненную землю, кустистую поляну.

Ранние солнечные лучи пробудили неугомонных кузнечиков. Сквозь их нескончаемый треск была слышна желанная тишина. На светлой поляне стоял устойчивый липкий запах разлагающихся тел.

Весь день ребята рыскали по кустам в поисках того, за чем пришли. Степан, не проронив ни слова, двинулся вперёд, обходил каждый бугорок, каждый куст. Вид у него был мрачный и не располагал к разговору. Юра тихо спросил Егора:

– А чего Стёпка такой угрюмый?

– Будешь угрюмым. Немцы на его глазах мать расстреляли, подозревая, что она прятала партизан… И в него стреляли, только промахнулись.

– Ух ты! – искренне посочувствовал Юра.

– У него шибко большая ненависть к немцам… Как и у меня.

К концу дня на их плечах висели пять автоматов, один ручной пулемёт Дегтярёва, две винтовки, в корзинах лежали несколько гранат РГД и боеприпасы. Юра у немецкого трупа из кобуры достал пистолет.

– Стёпа, смотри какой красивый.

Тот взял пистолет, покрутил в руке, прицелился куда-то вдаль, затем вернул

его Юре.

– Из него хорошо, в крайнем случае, застрелить самого себя.

– Зачем же себя убивать? – удивился Юра.

– Зачем? – взгляд его застыл, будто о чём-то вспомнил. – Попасть в руки к фашистам куда страшнее, чем умереть. – На его лице появилась гримаса отвращения.

Когда они вернулись в отряд с трофеями, Василь Ефимович всех похвалил и сказал:

– Отнесите всё Сашку Бойко, пусть проверит и приведёт оружие в порядок, – а Юру одобрительно хлопнул по плечу. – Молодец, первое серьёзное задание ты выполнил.

Юра зардел от похвалы.

– После Бойко все трое ступайте к Ольге Васильевне. У хозяйки к вам есть поручение, – приказал Бортич.

Юные партизаны гордые пошли выполнять новый приказ. Они как-то быстро сошлись, и трудности, которыми была полна лесная жизнь, переносились легче.

Был тёплый осенний вечер, напоенный ароматом лесной хвои и нежеланием знать, что скоро придёт колючая холодная зима.

Юра был рад на кухне повидать Андрея. А тот потихоньку шепнул товарищу:

– Юр, спроси у командира, надолго я здесь.

– Ладно, – пообещал он, – спрошу.

В землянку с охапкой дров вошла Даша, бесшумно положив поленья, стала подбрасывать их в печь. Яркие языки огня весело заиграли на серьёзном лице девушки. Юра, показывая глазами, тихонько спросил у Андрея.

– Кто это?

– Дочка Ольги Васильевны, Даша, – так же тихо ответил Андрей.

– А что, она дрова сама рубит?

– Иногда она, иногда я, иногда сама хозяйка, – по-мальчишески хмыкнул. – Она добрая, но сердитая.

А недалеко от входа на кухню, дожидаясь Ольгу Васильевну, скучали Егор и Степан.

– Куда же она пропала? – озабоченно пробормотал Степан, глядя на ручные часы.

Егор заметил это и ошарашенно, с удивлением посмотрел на товарища.

– Стёпа! Откуда у тебя часы? – его стало разжигать любопытство.

Степан сделал вид, что ничего особенного не произошло.

– Откуда, откуда… От верблюда, – вяло попытался отшутиться он.

– А ну покажи.

Степан неохотно засучил рукав, показывая часы. Егор впился глазами в циферблат.

– Ух ты, какие. Это ты у фашиста снял, когда мы оружие собирали? – сразу догадался Егор.

– Да ладно тебе, – удрученно глядя перед собой, поёжился Степан.

– Это же мародёрство! Бортич узнает – по головке не погладит.

– Я знаю, – он виновато опустил голову. – А ты не говори ему, ладно?

– Как же ты мог? И молчал… Бесшабашный ты человек, – от этой мысли ему стало тоскливо.

– Егор! – умоляюще затараторил Степан. – Он лежит, гад, мордой в траву, а руками размахнулся, будто хочет заграбастать всю землю… Такая злость накатила… А на руке – часы. Они так на солнышке сверкали! Ну я и подумал: «Зачем они ему? Его фашистское время закончилось…». Ну… я… и… – Стёпа запнулся.