Шрифт:
Chuck Palahniuk
BURNT TOUGUES: STORIES FROM CHUCK PALAHNIUK
Печатается с разрешения издательства Medallion Press, Inc. и литературного агентства Andrew Nurnberg.
Книга содержит нецензурную брань
Школа перевода В. Баканова, 2015
Чак Паланик
Предисловие: сила упорства [1]
1
The Power of Persisting: An Introduction. Chuck Palahniuk, copyright
Мои любимые книги – те, которые я до сих пор не закончил читать. Многие из них я сначала невзлюбил: «День саранчи», «1984», «Бойню номер пять». Даже «Сын Иисуса» в свое время показался настолько странным, что я забуксовал и отложил его в сторону. В школе во мне взрастили ненависть к «Великому Гэтсби» и рассказам Джона Чивера. Неужели кто-то ждал, что я, пятнадцатилетний завод по производству прыщей, приму на веру горькое разочарование Ника Каррауэя, человека в два раза меня старше? Мое детство прошло в жилом прицепе, зажатом между тюрьмой штата и ядерным реактором. Благопристойный мир Чивера с его загородными клубами и электричками казался такой же выдумкой, как страна Оз.
Подобные фальстарты случались еще несколько лет, но однажды я нашел полузабытый томик «Информаторов» Брета Истона Эллиса и прочел его от корки до корки в один присест. С тех пор я не раз дарил эту книгу друзьям со словами: «Сначала вы ее возненавидите…»
Как-то раз мы с Эллисом – не сочтите за бахвальство – ужинали вместе, и он, вспомнив о «Бойцовском клубе», спросил: «Каково это – когда по твоей книге снимают хорошее кино?» Он упомянул и собственный роман «Ниже нуля», чью экранизацию не пнул тогда только ленивый. Странно сказать: я недавно пересмотрел ее и пришел в восторг. «Бэнглз» с песней «Смутная тень зимы»! Галстуки-селедки и широченные подплечники! Брюки-гофре! Я даже прослезился, так это было трогательно. Конечно, отчасти свое взяла ностальгия, но дело еще и в том, что у меня прибавилось ума, или прожитых лет, или чуткости, позволяющей ценить и такие истории, которые не говорят обо мне напрямую.
Молодежи нужны зеркала, людям постарше – искусство. Не находя себя и свой мир в книгах Чивера и Фицджеральда, я от них отрекался.
Проиллюстрирую мысль иначе и скажу, что не всегда носил очки. Первые три года в школе я проклинал недоумка, который догадался вешать часы высоко на стену. Какой в этом толк, если их никто не увидит? С баскетбольными кольцами была та же история. Бросать мяч в далекую, едва различимую цель? Бессмысленная игра, что за психи ее придумали?..
А потом, когда мне исполнилось восемь, у меня появились очки, и мир неожиданно обрел смысл. Часы уже не казались смазанным белым пятном под потолком. Загадочный звук, всегда раздававшийся после штрафного броска, получил объяснение: под кольцом была натянута сетка! Голова поначалу немного болела, но я привык.
Вот вам хорошая новость: все мы взрослеем. Даже я. Каждый год я открываю «Рабов Нью-Йорка», «День саранчи» или «Сына Иисуса» и радуюсь, будто взял в руки совершенно новую книгу. Но мы-то знаем: меняется вовсе не книга. Меняюсь я сам.
Это меня еще нужно дописывать.
Как и всех нас, правда?
Настоящим я отказываюсь делить литературу на «хорошую» и «плохую» по первому впечатлению. Со временем сильные тексты останутся в памяти: годы идут, и читатель меняется. То, что в одной эпохе считается образцом вкуса, в следующей быстро забудется. Пусть сейчас у смелых рассказов не слишком внушительная аудитория, со временем она продолжит расти.
Всякую долговечную
Мы возвращаемся к неудобным фильмам и книгам, потому что они с нами не церемонятся. Их стиль и содержание требуют от нас напряжения, зато, однажды их полюбив, мы получим кое-что ценное на всю жизнь. Все новое и сложное утверждает свою власть. В молодости мы стремимся завершить себя как можно быстрее: набиваем желудок фастфудом, дом – разным хламом, голову – информацией, печатной, скачанной и вторичной. Мы торопимся потреблять, каждый раз – как последний; наша цель и правда в чем-то похожа на смерть. С годами мы нагружаем свою жизнь всевозможной дешевкой. Совсем как Ник, рассказчик в «Великом Гэтсби», мы попадаем в капкан своего желания построить себя к тридцати годам.
В зрелом возрасте мы ломаем голову, как избавиться от лишних вещей и килограммов. Вот бы вдобавок сделать липосакцию черепной коробки, чтобы выкачать оттуда все бесполезные факты!
Вспомните свои любимые фильмы. В каждом, если подумать, есть эпизоды, которые вы пропускаете, и другие, которые пересматриваете. Последние могут меняться в зависимости от вашего настроения, и только крайности неизменны. Чему сопротивляешься – остается.
Справедливости ради замечу, что последняя фраза взята из одного старого тренинга личностного роста. Во всяком случае, там я впервые ее услышал. Впрочем, такое не грех повторить.
Чему сопротивляешься – остается.
Худшее, что вы можете сделать по прочтении этой книги, – решить, что она вам понравилась от первой до последней страницы. Надеюсь, несколько слов все-таки встанут у вас поперек горла – и чем больше, тем лучше. Пусть эти рассказы расшевелят вас, оставят шрамы. Понравятся они вам или нет – неважно; вы их уже увидели, они вошли в вашу кровь. Вы, может быть, не полюбите их сейчас, но все равно к ним вернетесь; они будут испытывать вас на прочность, помогут окрепнуть духом и вырасти над собой.
У писателей, которых я знал на заре их карьеры – на семинарах и мастер-классах, – я особенно часто замечал одну слабость: они не способны долго терпеть неразрешенный конфликт. Начинающие авторы стремятся избавить свои тексты от всякого напряжения. Они готовят почву для потрясающих трагедий и тут же сворачивают с пути. У многих из них незавидное прошлое. Несчастное детство – лучший проводник к секретам писательского ремесла. Человек, которого в детстве жизнь заставляла мириться с родительским произволом, насилием и нищетой, быстро теряет вкус к конфликтам. Напротив, он учится сглаживать противоречия и избегать разногласий. Однако представьте самолет, который скачет по шоссе, не набирая больше тридцати миль в час и касаясь земли каждые пятьдесят футов. А теперь спросите себя: отправились бы вы на таком из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк? Пока писатель не впустит в свою жизнь напряжение, его работам будет не хватать глубины.
Литература, кроме прочего, дарит возможность встретить трудности во всеоружии. Вы уже не ребенок, не жертва. Вы сами создаете конфликт и держите его под контролем. Неделями, месяцами вы наращиваете напряжение, а затем ведете его к развязке. В то же время другие прочитают вашу историю гораздо быстрее, чем вы ее написали. Неудивительно, что дорога к читателю иногда занимает так много времени. Если Фицджеральд потратил на «Великого Гэтсби» год-другой, мне, чтобы проникнуться горьким тоном рассказчика, понадобилось лет десять.