Обращаться с осторожностью
Шрифт:
– Чем мы можем вам помочь, мистер О’Киф? – спросил адвокат.
– Сержант О’Киф, – поправил я. – Я работаю в Бэнктоне, штат Нью-Гэмпшир, в полицейском участке. Уже девятнадцать лет. Мы с семьей только что вернулись из «Дисней уорлд», по этой причине я пришел сегодня к вам. Со мной еще никогда так ужасно не обращались. Поездка в «Дисней уорлд» – что тут может быть необычного, да? Однако нас с женой арестовали, детей у меня забрали и передали в органы опеки, младшая дочь оказалась в больнице одна, перепуганная до смерти… – Я перевел дыхание. – Частная жизнь –
Марин Гейтс прокашлялась:
– Вижу, вы до сих пор расстроены, офицер О’Киф. Мы попытаемся помочь вам… но нам нужно, чтобы вы немного замедлили темп и вспомнили, как все было. Почему вы поехали в «Дисней уорлд»?
И я рассказал ей. Рассказал про несовершенный остеогенез, про мороженое, про то, как ты упала. Про мужчин в черных костюмах, которые вывели нас из парка аттракционов и вызвали «скорую помощь», желая побыстрее избавиться от нас. Про женщину, которая увезла Амелию, про нескончаемые допросы в полицейском участке и то, как никто не верил мне. Про шутки от моих коллег в полицейском участке.
– Мне нужны имена. Я хочу подать иск в суд, и побыстрее. Хочу засудить сотрудников «Дисней уорлд», больницу, полицейский участок. Хочу, чтобы ответственные за свои должности люди понесли наказание, хочу денежной компенсации за тот ад, через который мы прошли.
Когда я замолчал, лицо мое пылало. Я не мог взглянуть на твою мать, не хотел видеть выражения ее лица.
Рамирес кивнул:
– Вы говорите о довольно дорогостоящем процессе, сержант О’Киф. Любой юрист, который за него возьмется, сперва должен проанализировать затраты и прибыль. Я могу сказать вам прямо сейчас, что, пусть вы и ждете денежной компенсации, вы ее не получите.
– Но те чеки у вас в приемной…
– Остались после процессов, где имелись веские жалобы. Из вашего рассказа я могу сделать вывод, что сотрудники «Дисней уорлд», больницы и органов опеки просто выполняли свои обязанности. Врачи имеют законное право докладывать в полицию о подозрениях на жестокое обращение с детьми. Без справки от лечащего врача полиция имела все основания арестовать вас в штате Флорида. Органы опеки обязаны защитить в такой ситуации детей, особенно когда они слишком малы и не могут самостоятельно говорить о состоянии своего здоровья. Надеюсь, что, как страж правопорядка, вы отступите на шаг и посмотрите на произошедшее трезво. Тогда вы увидите, что как только Нью-Гэмпшир предоставил информацию о здоровье вашего ребенка, то детей сразу же вернули, вас с женой отпустили… Конечно, вам пришлось непросто. Однако раздражение не повод для подобных исков.
– Что насчет морального ущерба? – вспылил я. – Вы хоть понимаете, каково было мне? И моим детям?
– Уверен, что ежедневные заботы о ребенке с подобными осложнениями куда тяжелее, – сказал Рамирес; Шарлотта тут же перевела на него взгляд, и адвокат сочувственно улыбнулся ей. – Я лишь хочу сказать, что это непросто. – Он подался вперед, чуть нахмурившись. – Но я не так много знаю о… как это называется?
– Несовершенный остеогенез, – тихо проговорила Шарлотта.
– Сколько переломов было у Уиллоу?
– Пятьдесят два, – вмешалась в разговор ты. – А вы знаете, что единственная кость, которую еще ни разу не ломали фигуристы на льду, – это слуховая косточка?
– Нет, я не знал, – потрясенно ответил Рамирес. – Вижу, ваша девочка особенная.
Я пожал плечами. Уиллоу, ты оставалась самой собой, чистой и простодушной. Другой такой не было. Я понял это в тот момент, когда взял тебя на руки, завернутую в пенистый материал, что уберег бы от травм: твой дух был крепче тела, и, несмотря на слова врачей, я всегда считал, что переломы случались именно поэтому. Какой скелет выдержит столь огромное сердце?
Марин Гейтс прокашлялась:
– Как вы зачали Уиллоу?
– Э-э-э… – подала голос Амелия, о которой я совершенно позабыл. – Какой отстой!
Я покачал головой, предостерегающе глядя на нее.
– Нам было непросто, – сказала Шарлотта. – Мы уже собирались прибегнуть к ЭКО, но тут я обнаружила, что беременна.
– Еще отстойнее, – вздохнула Амелия.
– Амелия! – Я передал тебя матери и притянул к себе твою сестру. – Подожди нас за дверью, – тихо проговорил я.
Когда мы вышли в приемную, секретарь посмотрела на нас, но ничего не сказала.
– О чем вы будете дальше говорить? – с вызовом спросила Амелия. – О своем геморрое?
– Хватит! – прикрикнул я, стараясь не устраивать сцен перед секретарем. – Мы скоро уйдем.
Возвращаясь по коридору, я услышал цоканье высоких каблуков: к Амелии подошла секретарь.
– Хочешь чашечку какао? – спросила девушка.
Когда я зашел в конференц-зал, то услышал голос Шарлотты:
– …но мне было тридцать восемь лет, – сказала она. – Знаете, что пишут в карте пациентки, когда ей тридцать восемь? «Старородящая». Я переживала, что у ребенка обнаружат синдром Дауна, о несовершенном остеогенезе я и не слышала.
– Вам не делали амниоцентез?
– Амнио не сразу показывает, будет ли у плода несовершенный остеогенез. Такое исследование проводят, когда случаи встречались в семье. Но заболевание Уиллоу не передалось по наследству, а стало спонтанной мутацией.
– Значит, до рождения Уиллоу вы не знали, что у нее будет НО? – спросил Рамирес.
– Мы узнали на втором УЗИ Шарлотты, когда стали видны переломы, – ответил я. – На этом мы закончили? Если вы не хотите браться за дело, уверен, мы можем найти…
– Помнишь тот необычный показатель на первом УЗИ? – повернулась ко мне Шарлотта.
– Какой показатель? – спросил Рамирес.
– Специалист УЗИ сказала, что рисунок мозга предельно четкий.
– А он не может быть слишком четким, – сказал я.
Рамирес и его коллега обменялись взглядами.
– И что сказал ваш врач?
– Ничего, – пожала плечами Шарлотта. – Никто не упомянул несовершенный остеогенез, пока мы не сделали УЗИ на двадцать седьмой неделе и не увидели все переломы.