Обратная перспектива

Гордон Гарри Борисович

— Ты же знаешь. Любого.

— Купи, Карлик, но-шпу, — сказала Татьяна. — И аллохол. Ну, и анальгину, что ли.

Карл купил всё по списку и добавил бутылку водки — день длинный.

За обедом Славка постанывал и пил неохотно. Трудно было смотреть на такого Славку: гонял, бывало, дачников клюкой, и навоз выдавал не всем, а выборочно — изгалялся, но только по-пьянке.

— А где ж, Слава, твоя клюка, — удивился Карл.

— Я, Борисыч, её не взял. Так хромаю. Думаю — Москва большая, хер, потеряешь и не найдёшь потом…

Солнце исчезло. Деревья за окном стояли тёмные, застёгнутые на все пуговицы, будто собрались уходить.

—

Как стемнеет — спать лягу, — предупредил Славка. — Рано уеду.

— Я тебе, Слава, утром такси вызову. До Савёловского.

— Богатый? — хмыкнул Славка.

— Нет, ленивый. Одеваться, до метро тебя провожать…

Постелили Славке в маленькой комнате. Славка оглядел постель и хмыкнул:

— Чисто, как в больнице.

— Что ты! — сказал Карл. — Шик-мадера! Может, Славка, тебе бабу какую вызвать?

— Карлик, ты совсем пьяный, — покачала головой Татьяна.

— Нет, Борисыч, — с важностью ответил Славка. — Кто с водкою дружен, тому хер не нужен…

Он сел на кровать и тут же привстал:

— Что там… мешает.

Татьяна сунула руку под матрац и вытащила детский кубик.

— Принцесса ты на горошине, — рассмеялся Карл. — Спокойной ночи. А я пойду, биатлон посмотрю. Там знаменитый Бьёрндален…

— Пердалин, так Пердалин, — сказал сонный Славка. — Прощай пока.

Они посидели ещё на кухне, но не пилось и не разговаривалось — жалко было Славку.

— Что там у нас с давлением? — спросила Татьяна. — Постучи по барометру.

Карл постучал.

— Нормальное. Чуть повыше.

— Пойду-ка я спать, Карлик. Вставать рано. А ты смотри своего пердалина. Только звук убавь.

Мелькали голубые горные тени, зеленели ели, яркие биатлонисты дышали с надрывом, из запалённых ртов текла длинная слюна.

Закричала кошка, яростно и самозабвенно, за стеной стонал Славка.

Карл выключил телевизор, шуганул кошку и вышел на кухню. Сел за стол, отразился в тёмном окне и налил себе водки. Вышел Славка в солдатских кальсонах, сел в угол и скорчился.

— Налей, Борисыч, — попросил он. — Только не в эту… Стакан есть? Вот так, половину. А корочку — не надо.

— А хуже не будет?

— Хуже — не будет, — Славка выпил залпом и немного просветлел. — Вот скажи, Борисыч, мы с тобой сколько знакомы? Лет тридцать? Двадцать?

— Двадцать пять.

— Вот. А я про тебя ни хера не знаю. Сашку твоего, мериканца, и то знаю — он в телевизоре, хотя я и не смотрю. Все говорят — умный. А где он? Чего его нет? Отдельно живёт? Жалко, я бы его спросил… А ты, что ли, рисуешь? Или куплеты сочиняешь?

— Рисую, Слава. Да вот, висит…

Славка внимательно посмотрел на осенний хутор у моря.

— Хероватая картинка. Мрачная. Я тебе, Карла, денег дам, купи себе белой краски.

Карл налил Славке ещё полстакана — чем быстрее напьётся, тем легче уснёт. Но Славка, настроенный на разговор, только отхлебнул немного. «Не болит — и слава Богу», — подумал Карл.

— Вот ты деревню нарисовал. И море с волнами. Скучаешь, наверно, а почему не едешь?

Карл налил себе полчашки:

Когда-нибудь устану бриться, И в хате с видом на лиман Я в старых книгах буду рыться И перечитывать Дюма. (Дым из каменных труб Вьётся раннею ранью, Серый

день на ветру Повисает таранью.) И, собираясь на рыбалку, Увижу, как звезда дрожит, И жёлтая, как смерть, собака Ко мне тихонько подбежит. Холодным носом в пыль уткнётся, И возле ног моих свернётся…

— Ну вот, видишь, — кивнул Славка, — там хорошо. А я тараньку давно не ел. Пива у нас нет. Поехал бы, и собаку себе завёл. А Татьяна твоя — в платье бы ходила. По бережку.

Карл:

Мне удалось раздобыть билет, И поезд ещё не ушёл. Еду в Одессу, которой нет — Это ли не хорошо… Там свежесть сгоревшего огня Серая тень таит. Одесса забыла, что нет меня, И ничего, стоит. Всё в контражуре, конечно, но Море полно говна. То ли виною её вино, То ли моя вина. И где-то на перекрёстке лучей — Каждому по лучу, — Одесса спросит меня: — Ты чей? И я своё получу.

Славка:

— Предатель, получается, жалко. А мог бы стать капитаном, в загранку бы ездил, богатым сделался…

Карл:

Всё, как было, остаётся, Всё, как много лет назад: Солнце ходит, море трётся, Суслик важен и усат. Те же заросли бурьяна У ларька «Вино и сок», Всё такой же дядька пьяный От ларька наискосок. Дядька пьяный на песке С сединою на виске. Над коричневой губою Папиросочка горит, Он беседует с прибоем, Сам с собою говорит. Сколько лет — пятнадцать, двадцать Славит здешние края… Подойти, поизгаляться… Боже мой, да это ж я.

Славка:

— Значит, место тебе не подходящее. Там, говорят, вина красного много. А тебе водка больше подходит.

Карл:

— Слава, а почему ты прозой со мной разговариваешь? Чем я хуже Бродского, или Рубцова?

Славка:

— Не хочу тебя обижать. Ты — знакомый. Слушай, Карла, если тебе на юге херово, живи у нас, в деревне. Я тебе тёлку продам. Что тебе Москва — всё равно на стуле сидишь и на пердалина смотришь. А Татьяна твоя по бережку бы ходила. В комбинзоне…