Обратная перспектива
Шрифт:
Друг за дружкой чёрным цугом добрались они до корчмы.
— Гей, Шмуле, вiдчиняй, трясця твоiй матерi!
Жидок открыл, потчует, однако — боится. А Хома Драбадан, первый хлопец на селе, з вусами, под Тараса Бульбу рядится, — Хома и говорит:
— Знаешь ли ты, Шмуль, свиняче рыло, что проклятый лях снова у ворот, и мы теперь, как попьём горилки, в поход идём. И ты с нами, жидок. Собирайся, там и сложишь голову свою, курча доля!
Хлопцы ждут потехи, Двойра бледнеет в приоткрытой дверке. Шмуль налил дрожащими
— А шаблюку дасте?
Что, милый хохол, не оскорбил ли я твое иудейское сердце? Не обижайся, голубчик, все свои. Но полно. Не буду больше забавлять тебя историями, попрошу тебя прослезиться со мной: Днепр ли вспомнить при тихой погоде (что до редкой птицы, я, конечно, подпустил гиперболы), смушковые ли шапки снега на хатах, солому ли, раздавленную полозьями… а то: качки плавают в синем пруду. Одна отражается себе, а другая стоит кверху попою… и тоже отражается. А что до Италии — это та же Малороссия, так же задумана Господом, только получилась лучше.
Да, если твой Славка снова окажется в Италии, или ещё где, но рядом со мной — дай знать: с превеликим удовольствием поспорю с ним, хоть и не в рифму.
До следующего письма.
Твой Гоголь.
* * *
Милостивый государь!
Если честно, не возьму в толк: на кой ляд Вы ко мне обращаетесь?
Между нами хоть и есть общие качества, но их — всего ничего: Вы не прибились ни к какой партии, не прибился и я, честь нам и хвала, но что же?..
Вы человек небольшой учёности, впрочем, как и я, однако — я касаюсь больших тем, а Ваше количество — сугубо мизерное, вот и развлекайте своих домашних.
Вы включаете злободневных людей и события в своё повествование, прячете их под прозрачными покровами, то же делаю и я, но помилуйте: коли уж спрятали, зачем поливать их патокой? Покажите нутро во всём безобразии.
Вы человек инакого со мной духа, вероятно, марксид, вот и имя у Вас такое… собачье.
Я, какой-никакой, дворянин и, конечно, скован традициями, хоть они мне и претят. А Вы — свободный человек? Может быть, Вы — индеец? Тогда поезжайте в Американские штаты.
Вам не нравится, что я каламбурю. Между прочим, я создаю слова, а не паразитирую на них. А блоху я ковал, потому что русский человек и умелец.
Меня не волнует, как я скажу, главное — что я скажу. Искусство должно приносить пользу. А ромашки искусства чистого — пусть нюхают нигилисты.
Что Вы можете знать о русской жизни? Левша ему не нравится! А если Вы, милостивый государь, и поползали немного по Европе, правда, без пользы и плодотворства, то я и назову Вас на французский манер: Ле Вша.
Меня хоть гоняли, как козла бешеного — Вам это не грозит. Вас никто и не заметит. Вы не делаете поступков,
Вы считаете моих «Соборян» великим произведением? Ну и что? Многие так считают. А мне что за дело?
Что Вы можете об этом знать, что почувствовать, Вы, семитский засланец в нашем православном поле…
Прощайте.
Николай Лесков.
* * *
Бог помочь, уважаемый Карл Борисович.
Рад пригодиться свежему человеку, хоть и старику.
Свежему по необычному в ваши дни желанию нащупать старинную для себя, прежнюю почву и, твёрдо стоя на ней, обновить свои добрые чувства в стремлении распространить их на ближних.
Рад также, что Ваше окаянное винопитие не лишило Вас ума окончательно: кажется мне, желание труда у Вас изрядное, больше, по крайности, чем желание праздности.
Думаю, что так с Вами происходило не всегда, а только к вечеру получилось — что же, лучше поздно, чем никогда.
Вашим серьёзным занятиям должна предшествовать мера, необходимая всем серьёзным занятиям: работу должно делать с профессиональным умением, иначе Вы не будете убедительны и сгодитесь, как учитель, разве что для дворовых баб и неразумных ребятишек.
Умение правильно запрягать или ловко косить у вас теперь не в заводе, о чём я жалею чрезвычайно. Потому научитесь для начала худо-бедно играть в шахматы. Эта игра хорошо учит профессии: невозможно делать импровизации, не изучив наигранного опыта предшествующих игроков.
Так же хочу предостеречь Вас от увлечения литературным стилем, который, в самом деле, в литературном произведении играет роль рамы. И чем рама вычурнее да красивее, тем более теряется сама картина, смысл её, сущность и красота.
Думается, что самая верная дорога — это интонация. Её не подделаешь, потому что это Господь набормотал.
Полезность свою должно осуществить на ниве просвещения, однако, — вот незадача: народ уже просвещён, и, на грех, слишком, а просвещать придётся правящих господ.
Например, если среди Ваших знакомых есть люди, вхожие в кабинеты министров и сенаторов, не премините их научить, чтобы при каждой встрече Ваши знакомые напоминали им о долге и бедственном положении, особенно духовном, вверенного их попечительству обыкновенного народа. Ничего, что это наивно — капля камень точит.
Господа эти погрязли в мздоимстве, но тут было бы простой ошибкой обвинять их, и только. То, что они потеряли простую веру, или то, что власть развращает, было бы недостаточным объяснением такой жизненной хватки. Корни мздоимства, или, как у вас говорят, коррупции — вот ещё словцо — лежат в самой глубине существа бедного человека. А бедные они оттого, разумеется, что забыли Бога и лишили себя его помощи.