Обратная сторона земли
Шрифт:
Вечером мне обязательно хотелось побывать на лекции о связи еврейской и китайской мистики, так что, облачившись в строгий костюм и прихватив черную ермолку, я отправился в Бней-Брак.
Выяснилось, что найти улицу Эльханан, где должна была состояться лекция, совсем не так просто. Это оказался маленький переулочек вдали от центральной магистрали – улицы рабби Акивы, этой Дерибасовской Бней-Брака. Я дошел до указанного в приглашении номера, и в неясном свете фонарей увидел лишь пустырь. Ошарашенный, я хотел уже было повернуть обратно, но тут в глубине пустыря заметил какое-то строение, куда непрерывно
При ближайшем рассмотрении мне представилась малюсенькая синагога барачного типа, заполненная самым разношерстным народом. Тут были и ортодоксы в черных фетровых шляпах, и их жены в жутких свалявшихся париках, и какие-то парни в джинсах со своими подругами, пробитыми пирсингом в самых неожиданных местах. Я занял место в первом ряду, между двумя какими-то совершенно отмороженными хасидами (по крайней мере, они ни разу не заговорили со мной, что очень странно для Израиля). Наконец вышел лектор, невысокий раввин с умным и хитрым лицом, в шапке из рыжеватого меха. Он снял штраймл и положил его на стол, обнажив публике черную бархатную ермолку, из-под которой выбивались завитые рыжие пейсы. После недолгих аплодисментов он начал:
– Дорогие друзья! На первый взгляд, казалось бы, какая может быть связь между мистикой Ближнего и Дальнего Востока? Но вам нужно только ее увидеть!
С этими словами он посмотрел чуть ли не прямо мне в глаза.
– Даосизм считает весь мир полем взаимодействия двух начал – Инь и Янь, женского и мужского. Так же и Каббала считает, что мир создается взаимодействием «олам а-дхура» – мира мужского, это «Янь» иудаизма, и «олам а-нуква» – мира женского, который представляет собой не что иное, как даосское понятие «Инь». Мир мужской представляет собой силы влияющие, мир женский – испытывающие влияние…
Раввин жонглировал понятиями Каббалы и даосизма, как шариками, легко перескакивал с арамейского (языка Каббалы) на китайский и обратно. Где-то минут через десять я уже потерял нить его рассуждений, и принялся рассматривать самого лектора.
Одна деталь в его костюме мне показалась странной. Брюки раввина были заправлены в носки (отличительный признак гурских хасидов, больше так никто не ходит). Однако хасиды эти носят высокие соболиные шапки, напоминая допетровских бояр. Шапка же нашего лектора, как я уже упоминал, состояла из какого-то всклокоченного рыжего меха, бывший хозяин которого побывал во многих передрягах. Такое несоответствие верха и низа меня слегка смутило, но, в конце концов, я решил, что раввин мог получить шапку по наследству от отца, а тот был хасидом другого двора.
Тем временем раввин достал из портфеля какую-то табличку, на которой перекрещивались странные линии, каждая из которых имела на конце кружок.
– Вы знаете, что это такое? – спросил лектор.
Публика замычала, вспоминая.
– Это из «Книги ангела Разиэля»! – наконец раздались возгласы из зала.
– Похоже, правда? – раввин улыбнулся. – Однако ничего подобного. Перед нами – китайский Талисман Счастья. На нем вы видите изображения созвездий, как их рисуют даосские маги. Тут я должен вам напомнить о так называемом «небесном иврите» – алфавите, которым пользовались средневековые каббалисты. Каждое из созвездий они изображали в виде одной буквы древнееврейского алфавита, и рисовали
– Ну, это легко объяснить, – вмешался я с места. – Уже тогда были налажены торговые связи с Китаем – вспомним хотя бы Великий Шелковый Путь. Ничего странного, что наши амулеты попали к ним – или их к нам.
– Такая разгадка была бы слишком простой, – тонко улыбнулся раввин. – Вы забываете об одном: весь мистицизм исходит из одного источника.
На этом лекция закончилась, и народ как-то очень быстро разошелся. Сам раввин, нахлобучив мохнатую шапку, двинулся в сторону маленькой двери, находившейся в дальнем углу синагоги. Я окликнул его:
– Извините, у меня есть еще один вопрос.
Он остановился, с интересом взглянув на меня.
– Мне предстоит скоро отправиться в Китай, в провинцию Цзянси. Что вы знаете об этих местах?
Секунду лектор подумал, а потом, бросив на меня хитроватый взгляд, коротко ответил:
– Все.
После чего скрылся за маленькой дверью. Я не стал его преследовать – в самом деле, есть ли у него (и у меня) время, чтобы выслушивать о провинции Цзянси ВСЕ?
Возвратившись в свой родной Реховот, я завалился спать, не забивая себе голову раздумьями о судьбах китайской мистики – у меня будет вдоволь возможности заняться этим в Китае. Единственное, что меня беспокоило – непонятная светящаяся полоска, плавающая в зеркале. Явно, это какая-то флуоресценция. Не радиоактивна ли она? В наше время можно ожидать радиоактивности от любого продукта, даже от парного молока.
Утром самолет родной компании «Эль-Аль» уже тащил меня в Пекин. Соседом моим оказался пожилой религиозный еврей, забросивший свою шляпу на полку для багажа и оставшийся в одной ермолке.
– Как с кашрутом будем в Китае? – спросил я его с подковыркой. Понятно, что в Пекине достать кошерную пищу не легче, чем в том же Бней-Браке – суп из сладких муравьев по-кантонски. Однако сосед на мой сарказм не отреагировал.
– Я с собой тридцать пять килограмм багажа везу – пищу и посуду. А как закончится – придется питаться одними овощами, – сообщил он.
– Ясненько… А вы откуда?
– Из Бней-Брака.
– Да я же там только вчера был! Причем на очень интересной лекции – о связи еврейской и китайской мистики.
– Где же она происходила?
– На улице Эльханан.
– Я живу совсем неподалеку. На Эльханана нет ни зала для выступлений, ни синагоги.
– Там была такая маленькая синагога на пустыре!
Сосед посмотрел на меня странно:
– Эта синагога стоит полуразрушенной вот уже много лет. Я никогда не видел, чтобы туда заходили люди.
– Возможно, ее отремонтировали совсем недавно?
– Удивительно, что я этого не заметил.
Но тут стали разносить еду, и мы отвлеклись от мистических разговоров. Я ел обычную эль-алевскую пищу (все кошерное, разумеется), а соседу принесли закатанный в фольгу пакет высшей кошерности с печатями каких-то немыслимых раввинов. Поев, я погрузился в сон (ранние подъемы страшно меня утомляют), а когда проснулся, нас уже снова собирались кормить. За такими приятными занятиями прошел практически весь полет, а когда мы подлетали к Пекину, я только протирал глаза после очередной дремы (весь полет продолжался около 11-ти часов).