Обратная сторона
Шрифт:
Пока я сидела за компьютером и сосредоточенно работала, в комнату неслышно вошли двое вчерашних гостей, с которыми я накануне так весело отмечала медвежий праздник, и предложили мне написать о медвежатнике Иване. Он принадлежит к тем людям, которым на роду написано быть первым в самой мужской профессии на Земле.
Я, естественно, тут же согласилась.
Иван — охотник от Бога. За свою жизнь он завалил девяносто шесть медведей, причем на некоторых охотился в одиночку. Таких, как он, в нашей области, а может, и во всей России,
Иван как свои пять пальцев знает следы птиц и зверья, обитающих в тайге, знает законы леса, которые свято чтят представители северных народностей — ханты и манси. И конечно, каждый раз, собираясь на охоту, верит в удачу. Без этого никуда. Ружье у него тоже особое, «фартовое», как он называет. На вид обычная двустволка, а на ней тоненьким шрифтом нацарапано стихотворение Никитина «Утро». Это, говорит охотник, и придает заряд бодрости в моменты отчаяния и холода — непременных спутников любого северного промысловика.
И хотя стихотворение написано без ошибок, с грамотой у Ивана с детства напряженка. Так вышло, что он всего три класса закончил. Служба в армии не в счет, хотя поначалу на нее возлагались большие надежды. Увидев, как стреляет таежник, в армии сразу решили — парню надо дать возможность развивать свой талант в полную силу. Такие люди стране всегда нужны, а грамотно писать вовсе не обязательно, ученых нынче и так много. Так и вернулся Иван домой, из всех армейских наук освоив в полной мере только снайперскую. Дома устроился охотником в леспромхоз, женился и вскоре заработал репутацию самого удачливого и смелого представителя своей профессии.
Говорит Иван мало, в основном за него рассказывают жена и старшая дочь — обе Надежды:
— Вы с папой, пожалуйста, попроще будьте. Он ведь охотник до мозга костей. А охотники вам мало чего могут рассказать. Говорят много обычно те, кто с людьми каждый день общается, с словами правильно обращаться умеет, а папа месяцами пропадает в дремучей тайге, у него даже радио нету. Он абсолютно никаких новостей не знает. Мы ему газеты с собой время от времени даем, но он редко их читает. Иногда вообще не знает, что в стране-то происходит, в мире. А про трагедию в Беслане папа, например, узнал только вчера, то есть два месяца спустя. Долго ругался и от ужина отказался — сказал, что сыт по горло… новостями.
…К ружью Ивана приучил отец. Так вышло, что в расцвете сил он заболел неизлечимой болезнью и каждый прожитый день был на вес золота. Отец решил во что бы то ни стало всех своих четырех сыновей научить охотничьему ремеслу, чтобы, значит, с голоду без него не пропали.
Ивану было шесть, когда он впервые поднял тяжелое ружье, с тех пор с ним и не расстается. Ружье по мере взросления становилось все легче, а вместе с этим приходил и опыт, и знание леса.
Первая серьезная добыча — глухарь. Охотник рассказывает о нем с придыханием, как будто дело происходило только вчера, глаза блестят.
— Мне тогда было семь с небольшим. Иду, гляжу на кедрач, на самые маковки. Накануне снег выпал, но мелкий, несерьезный такой. И вдруг прямо передо мной глухарь — вот такенный (показывает на кухонный стол), на
Потом вскоре я еще двоих положил. Радости было — полные штаны. А дома как уважать стали. От старших братьев я после этого дня даже щелбаны перестал получать. Во, привилегии какие! Тяжело оказалось таскать глухарей по первости. Я сам-то был ростом чуть повыше рослого глухаря. Зато сколько радости потом каждый раз было в доме. Глухари, они ведь жирные, вкуснющие! А нас, такую ораву, попробуй прокорми!
Удивляли куропатки. Еще лет пятнадцать назад они были ленивые, непуганые, сидят на ветке аккуратненько, как куры на насесте. Подойдешь совсем близко, выстрелишь, одна упадет, а другие редкий раз реагируют. Это мне запомнилось на всю жизнь.
— Вы всегда с собой в лес берете ружье? — задаю я вопрос Ивану.
— Нет, конечно. Можно ведь просто силки ставить, это тоже охота. На зайца или лису там. Правило здесь должно быть одно — надо убивать ровно столько, сколько тебе и твоей семье надо. И не больше. А охота ради развлечения или отдыха — это, извиняйте господа хорошие, не по мне. За это, как говорят местные ханты, боги наказывают. Вот поэтому я сейчас и на медведя больше не хожу. Шкура мне ни к чему — вон в предбаннике висит, и ту не сегодня-завтра моль побьет, а мясо можно и в магазине купить, сейчас его хоть отбавляй. Медведи, говорят, сейчас болеют чем попало, экология, сами понимаете, какая. Куда это годится?..
Возникает долгая пауза. Я смотрю на богатырские руки Ивана и думаю, что с такой силой, какая наверняка заключена в этих руках, никакой зверь не страшен и ружье не всегда можно с собой брать.
— Ты бы про Белую гору журналистке рассказал, — толкает охотника в бок жена.
— А чего тут рассказывать? — вздыхает Иван. — Белая гора — это запрет. Это крест. Все! Ни-ни. Там раньше, как я понимаю, ханты жертвы приносили. Считается, что на ней все животные неприкосновенны. По местному поверью, на ней разные духи превращаются в животных, а потому убивать их, понятное дело, нельзя. Я раньше, по молодости, во всю эту чепуху не верил. Ну, мало ли что наплетут. Сказки-то многие нынче мастера сказывать.
А тут напарник мой, Витька, взял да и завалил на Белой горе лося. Дело-то обычное, кажнодневное, так сказать. Так у него после этого кругом по жизни нелады пошли. Старший сын через неделю, не поймешь от чего, застрелился, жена ногу кипятком обожгла, а потом и того… стала у нее крыша ехать. Сейчас на инвалидности сидит. Дочь уехала в Ростов к тетке и пропала где-то в дороге. Первые пять лет ее шибко искали. К бабкам обращались, на телевидение центральное, в передачу, которая людей ищет. Красавица редкая была Аленка, коса у нее толщиной в мой кулак… ан нету ее, как в воду канула. Вот и не верь после этого в хантыйские сказки-то…