Обратная сторона
Шрифт:
Иван замолкает ненадолго, а потом, тяжело вздохнув, продолжает:
— После войны развелось в нашей тайге много медведей. Ох, много! Видать, пришли со средней полосы России, там же бои шли. Ну и они, значит, чтобы от войны подальше-то. И жестокие такие, кровожадные, не в пример нашим, таежным. Вред они хозяйству приносили непоправимый. Сначала стали колхозных коров и коней таскать, а потом и до деревенских собак, которые на цепях-то сидят, добрались.
Ружья тогда не у всех были. Нищета кругом. Бывает, услышит в доме хозяйка, как пес скулит, выглянет,
Страдали от медведей и люди. Сильно страдали. Одному охотнику, например, медведь ногу откусил, а нашему соседу Митьке лицо до самых костей расцарапал. Еще одному мужику и вовсе голову когтями пробил. Он лет десять после этого еще жил, но уже, как бы это сказать, не в своем уме. И это только у нас. А вообще медведь тогда свирепствовал по всему тюменскому Северу, кого хочь спросите. Лютость свою показывал — мол, зачем его потревожили, с родных мест согнали?
Тогда власти собрались и приняли такое решение: за каждую шкуру медведя выдавать охотнику премию в тридцать рублей, а также четыре талона — на сахар, муку, спички и мыло. Самое главное для жизни. А чего еще, спрашивается, деревенскому человеку надобно?
Тут-то и началась настоящая охота на косолапых. Охотились компаниями по четыре-пять человек, собак специально натравливали. Тогда в наших краях Потапычу туго пришлось. Да и голодные все были. Еду хорошую, почитай, только во сне-то и видали.
Я всю молодость мечтал о таком бутерброде: толстый кусок хлеба, значит, сверху полить растительным маслом, а потом сахаром присыпать. В двадцать семь, кажется, я только смог себе этот бутерброд позволить. Как сейчас помню то удовольствие. В жизни ни о чем другом не мечтал…
Но наиболее сильное впечатление произвела на Ивана личная встреча с медведем.
— Как-то весной я заночевал в лесу у себя в избушонке, вышел по нужде, извиняюсь, штаны приспустил, а медведь прямо на меня как прыгнет, как припрет к стенке, а сам игриво так присел рядом.
Ну, чисто цирк! В полуметре всего, представляете? И глазами так внимательно за мной следит, интересно ему видать, что я буду делать. А я стою, к стене прильнул, не шелохнусь. И так продолжалось минут двадцать, наверное, не меньше. У меня вся жизнь перед глазами пробежала.
Я стоял ни живой ни мертвый, до двери метра четыре, так мне еще надо было ее открыть, оборачиваться. Все, думаю, конец. У меня как раз Санька родился, еще даже месяца не прошло, жалко-то умирать вот так было, ой, не передать, как!
А медведь понюхал воздух, повернулся и медленно ушел, не оглядываясь. Я тогда вспомнил, что при мне ружья нет, быстро забежал в дом, схватил ружье, оно у меня всегда заряженное на случай чего, — вернулся, а медведь, как в кино, по берегу медленно-медленно идет. Стрелять в него я передумал. Что-то человеческое в его характере проскользнуло.
Иван считает, что у каждого медведя свой неповторимый характер. И если один будет на человека охотиться, то другой
Как-то по зиме охотник заприметил в лесу местечко, как ему показалось, идеальное для берлоги, ну и решил его внимательно рассмотреть — убедиться в правильности своей догадки. Только-только наступил на сбитую ель, как тут же с треском провалился, а из берлоги вылетел разъяренный зверь. На счастье Ивана обе собаки были рядом, и зверь сразу же за ними погнался. Собаки покружили-покружили по тайге и обратно к хозяину вернулись. Медведь так их и не догнал и исчез в лесу.
— В другой раз, — рассказывает охотник, — медведица меня сама подкараулила. Ветер дул с моей стороны, и собаки ее учуять не могли. Подошел я вплотную к ней, а она как прыгнет. На какую-то долю секунды ее собаки отвлекли, а потом я быстро сообразил что к чему и выстрелил. Прям в переносицу, не прицеливаясь, попал.
Медведя завалить — это всегда удача, но тогда у меня радости не было. Один на один, как первобытный какой. Да и страшновато это всегда. Если кто говорит, что нету у него страха — не верьте.
А еще Иван завалил около ста лосей и оленей. На его счету также несчетное количество белок, колонков, горностаев, куниц, лис, зайцев, выдр… Все это добро он обычно сдавал в местный леспромхоз, где честно работал вплоть до самой пенсии.
Сейчас на охоту выезжает редко, охотится в основном на гусей и уток. Стреляет мало, берет от тайги ровно столько, сколько нужно им вдвоем с женой на пропитание. У детей давно свои семьи, и на них добывать уже не нужно.
А раньше сколько, чего и когда нужно добыть решало за него государство. Причем сдавать нужно было не только шкуру, но и мясо. Помимо зверья охотники сдавали также рыбу. Тоннами. И здесь Иван отличался — всегда перевыполнял план по рыбосдаче.
Правда, несмотря на успехи в рыбном промысле, за ним прочно закрепилась кличка Медвежатник, но охотник не обижается на судьбу, а с возрастом стал немножко философом. По-прежнему живет подолгу в тайге, а оттуда возвращается с… грибами, ягодами, кедровыми орехами. Такого в молодости за ним отродясь не водилось. Недоумевающей жене говорит, что зверь — это как человек, только благороднее. Вон по телевизору на всех кнопках сейчас секс показывают, люди уже этого перестали стыдится, а у зверя все по-другому. У него, зверя-то, когда сезон любви наступает — он от посторонних глаз прячется, чтобы все было по-настоящему, по-природному.
Еще у меня охотник спросил, что случилось с актером Сергеем Бодровым. Он его фильм «Медвежий поцелуй» два раза смотрел — хорошо сыграно, философия у фильма правильная, природная.
Я неуверенно мотнула головой.
— Раньше, помнится, — сказал Иван, — этого актера по телевизору часто показывали, на многих передачах он выступал, рассказывал что-то, смеялся, шутил. А сейчас что-то перестали показывать — видать, за границу сманили. У нас многих правильных людей за границу сманивают, а наши почему-то не хотят удержать…