Обратный отсчёт
Шрифт:
— Не ссы… всё в норме. Всё под контролем… Главное, теперь дышится легче. А кололся я позавчера, к ночи, — сказал Марат. — Радик-Мустафа подкинул капсулку.
— Ну, нормально, значит, — устало ответил дед Серёжа. — До завтра дотянем. А там — кто куда. Я — в христианский рай, а ты — в мусульманский.
— Я думаю, там в стене между ними калитка точно есть, — усмехнулся Марат. — Я же твой должник… так что жди в гости. Если в рай, конечно, попадём.
— А куда нам ещё? — вздохнул дед Серёжа. — Заждались, поди. Все-то глазоньки проглядели — когда же наконец-то этот старый хрен под ручку с Маратом приковыляет?
Смешок, покашливание,
— Из спецназа — это ты или кто другой? А то мы там спорили с ребятами, — спросил Марат.
— Я, — неохотно ответил дед Серёжа. — Какой уж я сейчас спецназ, в наши-то времена.
— Не прибедняйся. Даже сейчас ты старик, так сказать, естественный.
— Да уж, повезло, врать не стану…
Внезапно вспомнилось, как он, по просьбе девчонок-воспитательниц, рассказывал им о своём первом ордене. И даже записал кое-что в сеть Сэйвинга. Может, кому и доведётся прочитать о том, как воевал дед Серёжа в далёкие теперь уже времена…
Дед Серёжа сделал большой глоток. Водка проскочила легко и нежно.
Калиф. Старый ты демон, гореть тебе в аду миллион лет! Жив ли, нет? Сколько вас там вообще после «крота» осталось, паршивых фанатиков, поборников глобальной смерти? Беспилотник бы… хотя бы один. Знал бы тогда всех вас наперечёт.
Были беспилотники, — да, конечно же были… да все вышли. Груды битой и небитой техники — колёсной, гусеничной, летающей, ползающей и прыгающей… тысячи тонн умной электроники и сверхпрочных сплавов, километры подземных переходов секретных штабов, целые заросли артиллерийских и миномётных стволов, стада «сусликов», полчища «тараканов», спящие умные бомбы и боеголовки, нерастраченные даже после долгих войн крылатые ракеты; ветшающие истребители и бомбардировщики; мрачно колышущиеся у стремительно меняющихся океанских берегов туши атомных левиафанов…
Старьё!
Война. Спецназ. Где они — бравые молодые парни с повадками тигров?
Война. Такой же дурацкий и обидный фокус, как бесконечность замкнутой окружности, как непрерывное заикание заезженной пластинки — о! ты настолько стар, что помнишь эти сверкающие чёрные диски и тонкое шипение иглы… Ты стар, спецназ, ты стар. И ты всё воюешь, дурак…
Их надо убить, во исполнение воли Божьей!
Их надо охранять во исполнение воли Божьей!
Бог сводит с лица земли народы свои!
Бог не лишает нас надежды на возрождение!
И хором, и те, и другие: «Бей! Бей! БЕЙ!»
И вот уже где-то вспухают атомные грибы нейтронных зарядов; бронированные машины, набитые обколотыми солдатами давят и рвут в клочья заводы по переработке и консервированию пищи, расстреливают стада коров; хитроумное лазерное наведение по овцам и птичникам…
Встающие по всему миру один за другим заводы, настороженные затемнённые города, методично отстреливаемая полиция, уголовщина, мародёры; зверьё; забастовки и бунты; резня; отделения солдат, охраняющих торопливо пашущие трактора, хмурые вооружённые мастера на заводских участках, колючая проволока и минные поля вокруг полупустых цехов и редких научных центров. Склады и строительные площадки сэйвингов, прикрываемые редеющими элитными частями и добровольцами всех верований и возрастов. Ощетинившиеся оружием эшелоны с продуктами, прикрываемые
Стремительно стареющие люди…
А в Сэйвинге малыши и подростки едят кашу и шумно укладываются спать на маленьких раскладушках…
А Господь дал одним надежду, а другим — тлен.
И там, высоко-высоко в сияющих небесах стремительно полнится Град Небесный новыми ангелами… и в недрах земли Сатана принимает новых грешников.
В ушах тренькнул кодовый сигнал. Звонила Главврач. Видеосвязь дед Серёжа включить не мог — накрылось видео намертво, один голосовой канал, вот и всё. Он кратко пояснил положение дел, сказал, что надеется на то, что Калиф рано или поздно отключит «сусликов» и потащится в атаку, прекрасно понимая, что на позициях осталось всего ничего народу; что если такое случится, дед Серёжа знает, как поступить и чем задницу прикрыть; что надеется — «суслики» останутся выключенными вовеки веков — аминь — и тем, кто когда-либо будет выходить на поверхность, нечего будет бояться снайперского обстрела.
Какое-то время они помолчали, слушая дыхание друг друга. Марат похрапывал на втором плане — видно, задремал. Дед Серёжа его канал к разговору не подключал и боец Зигнатуллин спал в тишине окопа, под неназойливое попискивание какой-то незнакомой птахи, деловито скачущей по брустверу… и, наверное, хмурился во сне.
— Слышь, Георгиевна? — спросил дед Серёжа. — Ты помнишь пластинки… эти, как их… ну, чёрные такие?
— Виниловые?
— Ага! — обрадовался дед Серёжа. — Помнишь, да? — он отхлебнул из фляги, по привычке стараясь не хлюпать; насчёт выпивки Георгиевна была строга.
— У мамы проигрыватель пылился до самой её смерти, — говорила Главврач. — Иногда мама доставала и ставила какую-нибудь пластинку. А мы — малышня — танцевали.
— Во-во… я даже помню, как в раннем детстве отец мне на ночь ставил сказку «Слонёнок пошёл учиться».
— «Иду к Свинье на именины, а сама — терпеть не могу свинины… тьфу, какая гадость!» — вдруг ехидно пропела Главврач.
— Точно! — воскликнул дед Серёжа. — Точно, были там такие слова!
— Это книжка такая была, Сергей Романович. И сказку я слушала тоже, только уже не на пластинке. А к чему вы вспомнили?
— Не знаю, Георгиевна… просто вспомнилось, и всё тут. Окопное дело скучное — знай, следи за обстановкой, да думай обо всём, что в голову придёт. У вас-то как там? Малолетки обедают?
— Заканчивают. К сончасу готовимся. В шестнадцатой группе один мальчик ногу едва не сломал — со шкафчика прыгал, в папу-парашютиста играл… ну, и по мелочи — синяки, ссадины, животики и горлышки. Слава Богу, в тридцать второй, подростковой, подозрение на кишечную палочку сняли.
— Ты там сама-то не суетись, Георгиевна, если ничего сложного. Не девочка всё-таки…
— Ничего, нормально пока.
— «Пока»… Вот перевалишь когда-нибудь за семьдесят, как я, тогда и поймёшь, что беречься смолоду надо!
Главврач фыркнула:
— Значит, через семь месяцев, сразу после дня рождения, я об этом и подумаю!
— Серьёзно? — слукавил дед Серёжа. — Вот оно — бабское счастье! Я-то думал, тебе не больше пятидесяти. Мол, отвоюемся — начну клинья подбивать, под тёплый бочок к молодушке подкатываться.
— Нехорошо врать в вашем возрасте, Сергей Романович, — строго сказала старая язва.