Образование Венецианской колониальной империи

Соколов Николай Петрович

Среди них, однако, мы можем назвать едва ли не одно только католическое духовенство. В конце X в. в Хорватии еще не затихла та борьба, которая поднялась среди западного и отчасти среди южного славянства в связи с делом Кирилла и Мефодия. Хорваты Либурнии и Далмации приняли христианство в своей массе не позднее конца VIII в., что не противоречит тому факту, что отдельные обращения к новой религии могли иметь место еще и в VII в. Фома, архидиакон Сплитский, связывает распространение христианства среди хорватов с именем архиепископа Сплитского Иоанна, родом из Равенны. Фома пишет о нем: «Обходя районы Словении и Далмации, он восстанавливал церкви, назначал епископов, распределял приходы и понемногу привлекал эти грубые племена к католическому просвещению». [891] Иоанн Равеннат был первым архиепископом Сплитским, занявшим кафедру в половине VII в. Его деятельность была отчасти реставрационной деятельностью, но нет никаких оснований утверждать, что это была «реставрация» после языческого рецидива среди хорватов. Поэтому нельзя считать доказанным сколь-нибудь широкое распространение христианства с самого начала заселения хорватами далматинских земель в VII в. Труды Иоанна Равенната могли принести значительные результаты только в VIII в. Христианство распространилось в прибрежных славянских областях вне всякого сомнения из сохранившихся здесь романских городов, следовательно под влиянием Рима. В семидесятых годах IX в. на всем Балканском полуострове, не только среди сербов, но и среди хорватов начинает чувствоваться восточное церковное влияние. Происходит сближение далматинских религиозных общин с Аквилейским патриархатом, который возглавлялся тогда сторонником Фотия Вальпертом. [892] Римская партия несомненно стремилась положить предел распространению восточного влияния, хотя разногласия между Римом и Константинополем и не достигли тогда позднейшей остроты. Обстановка для Рима в Хорватии во второй половине IX в. складывалась благоприятно. В 879 г. хорватский князь Здеслав был убит Бранимиром (879–888),

по-видимому сторонником Рима, насколько об этом можно судить по письму к далматинцам папы Иоанна VIII. [893] В начале двадцатых годов X в. Византия и Рим находятся между собою в дружбе: после падения Фотия папа Иоанн и константинопольский патриарх Николай Мистик «пребывали в церковном единомыслии». Это усиливало позиции римской церкви не только в далматинских городах, но также среди хорватов и отчасти сербов. Томислав, князь или король хорватов, основал епископскую кафедру в Нине, но и он сам, и основанная им епископия тяготели первоначально к Риму. Об этом свидетельствует дружественный тон, в каком Фома Сплитский рассказывает об утверждении Томиславом нинской епископской кафедры. [894] Торжество римского дела нашло себе выражение в постановлениях Сплитского собора 925 г., которые оформили подчинение Риму и запретили, между прочим, употребление славянского языка при богослужении. Интересующий нас пункт соборных постановлений гласил следующее: «Да не посмеет ни один из епископов нашей провинции (Далмации) каким-либо образом способствовать славянскому языку». Это постановление рядом и более ранних и современных историков заподозрено как позднейшая вставка, — назовем для примера работу Люблянского профессора Иосифа Сребрнича, стоящего на этой точке зрения. [895] Мы думаем, однако, что Дане Грубер, который истолковывает постановление Сплитского собора 925 г. как запрещение епископам на будущее время ставить таких священников в Далмации, которые могли бы способствовать дальнейшему распространению славянского языка при богослужении, и таким образом считать интересующую нас статью соборного постановления подлинной, в этом вопросе прав. [896] Косвенно это подтверждается письмом папы Иоанна X от 925 г. к захлумскому князю Михаилу, в котором папа убеждает его оставаться верным латинскому богослужению: «И что это за удовольствие Вам, такому нарочитому сыну святой римской церкви, приносить моление богу на своем варварском славянском языке?» — спрашивал папа князя Михаила. [897] Несмотря на все это, византийско — славянское влияние в церковных делах не исчезло на побережье и островах Далмации. Об этом свидетельствуют позднее развернувшиеся события, передаваемые Фомой Сплитским в XVI главе его «Истории архиепископов Сплитских».

891

Historia Solan. pontif., cap. XI.

892

Гильфердинг, соч., т. I, стр. 64.

893

Папа выражает в нем радость, что «высокочтимые пастыри и весь народ», равно как и князь Бранимир, остаются верными католической церкви.

894

Op. cit., cap. XV.

895

Odnosaji pape Ivana X prema Bizantu i slovenimi na Balkanu. (Zborn. kralja Tomisl., pp. 159 ss).

896

Ibid., Z. vremena kralja Tomisl., pp. 320 ss.

897

Codex dipl. regn. Cr., Dalm. pp. 77, 78.

Романская часть духовенства Сплитской митрополии должна была тяготиться восточно-славянским влиянием, и католическая Венеция должна была ей казаться верной опорой: союз с нею ее усиливал, тогда как ориентация на хорватских и сербских князей могла только ослабить. Венецианские политики хорошо это понимали и, будучи в общем довольно равнодушными к церковным делам, как к таковым, неизменно покровительствовали в Истрии и Далмации латинскому духовенству. Со стороны Венеции не требовалось поэтому больших усилий для того, чтобы склонить духовенство далматинских городов на свою сторону и подготовить Пьетро Орсеоло торжественную встречу. Епископы и вообще духовенство не случайно, следовательно, играют такую крупную роль в дружественных Венеции манифестациях некоторых истрийских и далматинских городов. Замечательно, что среди «манифестантов» совсем не видно «деловых» людей, купцов и ремесленников, — надо полагать, что эти последние уже тогда понимали невыгодность для них венецианского господства и оставались глухими к венецианским призывам. [898]

898

Только при занятии Осора на острове Цресе Дандоло указывает, что не только духовенство, но и «римляне и славяне» из соседних мест сошлись приветствовать дожа (Dand. Chr., I, IX, с. 1, 18).

В славянских городах и районах, начиная с Биограда, и далее к югу венецианская дипломатия, если она и была пущена в ход, успеха не имела.

Захват истрийских и далматинских городов диктовался экономическими интересами венецианских арматоров и купцов, поход был тщательно продуман, а выполнение всесторонне подготовлено. Международная обстановка вообще была благоприятной для Венеции, но предусмотрительные политики республики св. Марка постарались улучшить ее еще более. Эгоистическая затея заботливо была прикрыта флагом помощи «угнетенным» далматинцам.

Весной 1000 г. [899] Пьетро Орсеоло после торжественных церемоний, организованных епископом Оливоло, поднял паруса и с большим флотом отплыл от берегов столицы дуката. В Градо благочестивый дож получил благословение патриарха Виталиса, знамя св. Гермагора и взял далее курс на Истрию.

Здесь, как мы видели, уже несколько десятилетий возникли у Венеции специальные экономические интересы, здесь некоторым успехом увенчалась ее первая попытка распространить свое политическое влияние за пределы дуката, — здесь надо было продемонстрировать мощь св. Марка. И в будущем свои большие походы на Восток Венеция будет начинать с посещения гаваней Истрии. Было это необходимо тем более, что еще очень свежо было воспоминание о попытке Каподистрии оторваться от Венеции и сделаться независимой. Это произошло в 997 г. и окончилось для этого города печально: цель не только не была достигнута, но пришлось в пользу св. Марка сделать дальнейшие уступки, — венецианские купцы могли теперь вести в городе и его округе беспошлинную торговлю. [900] По-видимому, Каподистрия после этого урока соблюдала навязанный ей договор, потому что дож миновал этот порт и появился в гавани Паренцо. Здесь его торжественно встречает епископ Андрей с клириками. Епископ просит дожа посетить местную церковь св. Марии. Выполнив этот «долг благочестия» и убедившись в подчинении Паренцо, Пьетро Орсеоло направился в Пулу. Здесь та же торжественная встреча: во главе депутации, состоявшей из сонма клириков, стоит Бертальд — высокопоставленное лицо пуланской городской общины. [901] От Пулы дож направился к берегам Далмации.

899

Вопрос о дате похода Пьетро Орсеоло II решался и решается различно. Не говоря уже о таких фантастических датах, как 805 г. (Погодин, История Сербии, СПБ., 1907, стр. 15), или 963 (Дринов, Южные славяне и Виз., стр. 133 и 134), которые могут быть объяснены только ошибкой, можно указать еще на 997, 998 и 1000 гг., которые обычно и встречаются в исторической литературе. Каждая из этих трех дат имеет под собою известные основания и наименьшее из всех — дата 997 г. Этой даты держался еще Муратори (Анналы Италии, т. X, стр. 76), но она может быть признана только по так называемому пизанскому летосчислению, начинавшему новый год с 25 марта. По этому летосчислению Пьетро Орсеоло, избранный 22 марта, был избран еще в 990 г. и, следовательно, седьмой год его догата, когда начался поход, придется на 997 г. Две других даты основаны на одном и том же источнике, известиях Диакона Джиованни. Указывая седьмой год догата Пьетро Орсеоло в качестве даты похода, т. е. по общепринятому летосчислению 998 г., он в то же время сообщает, что он сам передал Оттону III только что полученные им сведения о результатах похода. Между тем это было в 1000 году, когда Оттон в третий раз появился в Италии. Так получается принятая нами дата.

900

FRA. DA., v. XII, pp. 32, 33.

901

Joh. Diac., p. 31.

В Далматинском архипелаге венецианский флот подошел прежде всего к острову Цресу и был здесь «с радостью» принят местными жителями, которые собрались на торжество даже из отдаленных сельских местностей, как уверяет нас Диакон Джиованни, а за ним и Дандоло. [902] Отсюда, опять не забыв прослушать мессу, Пьетро приблизился к Задару. Этот город, по свидетельству Джиованни, и до этого времени находился в какой-то степени зависимости от Венеции. [903] Венецианский анналист при этом не сообщает ни того, что это была за зависимость, ни того,

когда и как она была установлена. Все дело очень похоже на то, что республика состояла с Задаром до этого времени в простых договорных отношениях, подобных тем, какие дубровницкий летописец констатирует для своего города около того же времени. В Задаре местный епископ и приор организовали дожу особенно торжественную встречу. Епископы еще двух больших островов Далматинского архипелага, Раба и Крка оказались в числе лиц, демонстрировавших перед дожем готовность признать венецианское покровительство и супрематию. Изъявление чувств скрепляется присягой на верность республике св. Марка. Имя дожа оглашено было в церквах непосредственно вслед за именем императора. [904] Из Задара флот дожа направился к Трогиру, сдавшемуся также без сопротивления. Здесь Пьетро Орсеоло организовал смотр своим вооруженным силам, пополненным навербованными в Задаре далматинцами, и на шестой день отплыл к Биограду или Белграду. Здесь произошла небольшая заминка. Город не был подготовлен к торжественной встрече, и дожу из предосторожности пришлось пристать к одному из островов против этого города. В городе между тем две партии, одинаково движимые чувством страха — одна перед дожем, другая перед хорватским королем, — борются между собою. Одержала верх партия дожа, город признал свою зависимость от Венеции. Также без боя сдался далее остров Новицола. [905] Ни в Трогире, ни в Биограде, ни у Новицолы не было оказано сопротивления, зато не было и торжественных встреч.

902

Ibid., p. 31. Danduli Chr., 1. IX, cap. 1, 17.

903

Joh. Diac., op. cit., p. 31.

904

Ibid., p. 31. Danduli Chr., 1. IX, cap. I, 18, 19.

905

Danduli Chr., 1, IX, cap. I, 23, 24.

В Сплите, который был митрополией Далмации и где, следовательно, находился центр венецианской партии в Далмации, дож был еще раз порадован торжественной встречей. Местный архиепископ, митрополит Далмации, и «народ», состоявший из клириков и светских лиц, «приветствовали дожа и венецианский флот». [906] Но это был последний триумф.

Далее надо было прокладывать дорогу силой оружия. Первым оказал сопротивление остров Корчула. Сопротивление, надо полагать, было довольно слабым, так как дож как будто без особого труда «подчинил остров своей власти». [907] Иначе обстановка сложилась у Хвара. Жители этого острова слыли за особенно отчаянных пиратов: «венецианцы, проезжавшие мимо этих мест, весьма часто, лишившись всего достояния, обобранные дочиста, спасались бегством». [908] Город Хвар хорошо был укреплен самою природой и искусственными сооружениями, а жители храбро защищались. Однако, «с соизволения бога всемогущего», город удалось взять после продолжительной и жаркой схватки.

906

Joh. Diac., op. cit., p. 32.

907

Ibid., p. 32. Danduli Chr., I, I, cap. I, 28.

908

Ibid, cap. I, 30. Joh. Diac. Chr., p. 33.

На этом поход Пьетро Орсеоло закончился. Дож не решился углубиться в лабиринт нарентянской части Далматинского архипелага. Его планы относительно нарентян, владельцев побережья и острова Млета, были скромнее и он добился их осуществления другими средствами. Во время своего пребывания в Задаре дож послал десять кораблей из своего флота к небольшому острову Кацца, к западу от Корчулы, с целью перехватить нарентян, возвращавшихся из Апулии. Засада удалась, и дож захватил в плен до 40 «знатных нарентян». [909] «Вождь» нарентян и его «старшие», желая выручить из плена своих, вынуждены были согласиться на отказ от той дани, которую они взимали с плававших по Адриатике венецианских кораблей и дать обещание не причинять никакого ущерба венецианской торговле. [910] После этого пленники были отпущены, за исключением шести, оставленных дожем в качестве заложников.

909

Ibid., cap. I, 21.

910

Ibid, cap. I, 27.

Диакон Джиованни, а за ним и все историки Венеции — древние, новые и новейшие — утверждают, что в это же время в сферу политического влияния Венеции попал также и Дубровник. Когда экспедиция подходила к концу — пишет венецианский анналист о Дубровнике, — «архиепископ этого города, явившись со свитой к дожу принес ему клятву и многие другие выражения покорности». [911] Известие Джиованни, подозрительное вообще, в этом пункте подозрительно вдвойне. Дело в том, что Дубровник, благодаря своему географическому положению, или вовсе не страдал от нарентянских нападений или страдал незначительно: находясь в непосредственной близости от нарентян и имея возможность в любой момент атаковать их с суши, Дубровник и без помощи Венеции мог заставить уважать свой флаг. Это признают даже те историки, которые стоят в этом вопросе на венецианских позициях. Один из них, например, пишет: «Дубровник находился в согласии с нарентянами, которые сильно боялись этого соседнего города, имевшего возможность напасть на них в любой момент, когда их корабли были далеко.» По этой причине Дубровник не страдал от этих «пиратов». [912] Таким образом Дубровнику незачем было покупать венецианскую помощь, да еще такою ценой, как отказ от собственной свободы. Не могли этого дубровчане сделать и под влиянием страха перед венецианским флотом, так как он даже и не показывался в водах Дубровника. Но возникает вопрос, какие соображения могли руководить автором «Венецианской Хроники», когда он изображал ход событий не в том виде, как они протекали в действительности? Ответ на этот вопрос может быть, конечно, только предположительным. Диакон Джиованни был близок дожу, выполнял различные дипломатические поручения республики и, следовательно, ему был известен курс внешней политики венецианского правительства. Мы уже видели, что поход Пьетро Орсеоло был задуман заранее. Идея территориальной экспансии уже твердо держалась в мыслях венецианских политиков. При наличии таких психологических предпосылок желаемое легко могло сойти за действительное. Появление дубровницкого архиепископа во флоте дожа, — а он, как это мы сейчас увидим, действительно там появлялся, — легко могло быть истолковано в желательном для республики смысле и, таким образом, венецианский бытописатель мог стать жертвой дезинформации, может быть даже официальной.

911

Joh. Diac., p. 33. Archiepiscopus cum suis conveniens… sacramenta omnes facientes, obsequia multa detulerunt…

912

B. Venuti. La Dalmazia e la sua latinit`a fino al seeolo XI (Dalmazia, p. 28).

Одна из дубровницких хроник, на которую мы уже ссылались, под 997 г. сообщает, что венецианцы захватили несколько дубровницких купцов с ценным грузом из серебра и воска. [913] А Мавро Орбини, пользуясь другими источниками, поясняет, что это случилось во время войны венецианцев с нарентянами, когда галеры дожа захватили несколько нарентянских торговых кораблей и на одном из них дубровницких купцов с ценным грузом. Появление дубровницкого посольства с архиепископом во главе у дожа Пьетро Орсеоло легко в этом случае объясняется желанием дубровчан помочь своим землякам выбраться из затруднительного положения, в которое они случайно попали. Рассказ дубровницкого источника более естественен и психологически обоснован, чем данные хроники Диакона Джиованни. К этому надо добавить, что он отчасти согласуется и с венецианскими данными, так как захват 10 нарентянских судов — мы это только что видели — подтверждается и Джиованни и Дандоло. [914] Расхождения в датах в сущности также нет, так как и Диакон Джиованни относит поход к седьмому году догата Пьетро Орсеоло, что может дать — мы это тоже видели — и 998 и 997 гг., тогда как 1000 г. является плодом ученой реконструкции.

913

Напечатано у Макушева, Исследования, стр. 320.

914

Joh. Diac. Chr., p. 31. Danduli Chr., 1. IX, cap. I, 21.

Отвергая таким образом известие Джиованни о добровольном подчинении Дубровника Венеции в конце X в., мы допускаем — и также на основании дубровницких известий — возможность добровольного соглашения обеих республик как равного с равным, о союзе и взаимной поддержке друг друга в Адриатике, причем инициатива исходила от Венеции. Эти переговоры и соглашения имели место, по сообщению того же дубровницкого источника, как раз в 1000 г. Может быть оно в несколько искаженном виде и нашло себе отражение в хронике Диакона Джиованни. Республики согласились поддерживать друг друга в возможной войне посылкой одной вспомогательной галеры и в знак дружбы и согласия преподносить ежегодно друг другу равноценные подарки. [915]

915

У Макушева, назв. соч., стр. 320.