Обреченная
Шрифт:
Огромный северный океан окрестили Кораджио. Прочие стали Нирваной, Мажестиком и Арканом. Водный пролив, отделяющий Транзиторию от двух Темпусов (которые соединялись узкой полоской суши), стал Туманным морем.
Они продолжали давать названия. Так возникли далеко-далеко выдающийся из Северо-Западной Транзитории мыс Прощания и расположенная рядом бухта Дурных Вестей, так появилась Смотровая Скала, Черный берег и Траурные горы.
Пока они заполняли карту, интерес к этому занятию куда-то испарился. Они еще не закончили, а Марсель заметил перемену настроения. Ощущение поначалу было едва заметным, его легко было принять за плод воображения.
Обычно Марсель чувствовал себя не очень уютно с исследователями из Академии. Они обычно были с головой погружены в собственные проблемы и теряли интерес к собеседнику, если он не готов был обсуждать, допустим, особенности ускоренного протекания времени при повышенной гравитации. Это было не преднамеренно, и в общем ученые старались держаться дружелюбно. Но очень мало кто из них умел скрывать свои чувства. Даже женщины порой выглядели так, словно мыслями были где-то далеко.
Поэтому по вечерам он чаще всего рано уходил в свою каюту или прогуливался по корабельной библиотеке. Но первый полный день на орбите оказался насыщенным событиями. Исследователи были в восторге, и Марселю не хотелось ничего пропустить. Поэтому он дожидался, чтобы последние из ученых сложили свои тарелки и стаканы в коллектор и ушли. И тогда уселся изучать карту Чианга.
Можно было решить, что Малейва-3 населена людьми. Порт Сомнений расположили на самом краю Глориамунди. Канал Нерешительности пронзал Темпусы.
Потом он никак не мог заснуть. Спустя некоторое время он вернулся на капитанский мостик. Со всеми текущими задачами искусственный интеллект корабля справлялся успешно, а Марсель устал рассматривать бесконечные глетчеры и океаны внизу, поэтому взялся за политический триллер, который начал читать накануне вечером. Он слышал, как по коридорам ходили люди. Это было необычно в такой час, но Марсель отнес суету на счет волнений этого дня.
Он успел почитать с полчаса, когда тихо звякнул комм.
«Марсель?» - прозвучал голос Бикмана.
– Слушаю вас, Гюнтер.
– Я снова у панели управления. Если у вас найдется минутка, то тут на экране кое-что есть. Уверен, что вам хотелось бы взглянуть на это.
У мониторов собралось человек десять. Перед собравшимися замерла картина: лес, тонущий в глубоком снегу, и среди деревьев что-то, очень смахивающее на стены. Но разобрать, что это, было трудно.
– А вот и сюрприз, - сказал Бикман.
Марсель сощурился, вглядываясь в экран, словно от этого изображение могло стать более четким.
– Что это?
– спросил он.
– …здание, - ответила подошедшая Амелия.
– Там внизу кто-то есть.
– Возможно, это всего лишь игра света. Иллюзия.
Все пристально всматривались в монитор.
– По-моему, оно искусственное, - проговорил Бикман.
2
«Внеземная археология» звучит гламурно, особенно потому, что ее осквернителям могил удалось откопать транзисторные радиоприемники, которыми пользовались существа, умершие четверть миллиона лет назад. Все это порождает ауру тайны и романтики. Но если нам когда-нибудь посчастливится обогнать радиоволны, то мы сможем
Присцилла Хатчинс, облаченная в костюм Фликингера, затаив дыхание разглядывала интерьер реконструированного храма. Свет позднего полудня проникал сквозь цветные витражи в поперечных нефах, проходил вдоль верхних галерей, через центральную башню. Каменный помост занимал место, где, вероятно, полагалось быть алтарю.
Каменную крышу поддерживали восемь массивных колонн. По всему нефу для верующих были продуманно расставлены скамьи, слишком высокие для Хатч, чтобы усесться удобно, - деревянные, без спинок. Храм явно предназначался для созданий, которые не использовали для сидения ягодицы. Верующие, по-видимому, пользовались этими скамьями так: балансировали на них грудкой, цеплялись за края измененными мандибулами.
Хатч изучала изображение над алтарем. Шесть придатков, отдаленное сходство с насекомым. Однако глаза принадлежали скорее моллюску. Каменные лучи, явно представляющие лучи света, отражались от его верхних конечностей.
Это, по мнению экспертов, было изображение Всемогущей. Творца этой планеты. Богини.
Фигура была женской, хотя как пришли к этому заключению - ускользало от понимания Хатч. У Богини было рыло, клыки и усики-антенны, назначение которых исследователям все еще было непонятно. Каждый из четырех верхних придатков оканчивался шестью загнутыми пальцами. Нижняя пара представляла собой своего рода ноги, обутые в сандалии.
Голый череп украшала шапочка, прикрывающая пару ушных отверстий. На Богине была блуза, подпоясанная кушаком, и брюки, напоминающие бриджи для верховой езды. Средние конечности были сморщены.
– Рудименты?
– поинтересовалась Хатч.
– Возможно, - ответил Марк Черновски, отпивая глоток холодного пива. Он долго пробовал его на вкус, затем легонько хлопнул себя указательным пальцем по губам.
– В дальнейшем ходе эволюции они несомненно лишились бы их.
Несмотря на странные черты и любопытную анатомию, Всемогущая сохраняла привычное великолепие, которое всегда усматривается в небожителях. Представители каждого из четырех разумных видов, с которыми встречались люди, изображали своих почитаемых божеств такими, как и они сами. На Пиннакле, где довольно долгое время не знали, как выглядят аборигены, затруднялись определить, каким должен быть облик здешней доминирующей расы. Но при этом легко проникались величием божественной мощи.
Хатч невольно отметила, что мрачные черты и настроения почему-то воплощаются в основном в камне, причем эта традиция не зависит от культуры. Даже когда образы оказываются совершенно чуждыми.
Они приблизились к алтарю. На нем было вырезано еще несколько фигур, среди прочих - животные. Тем не менее, Хатч заметила, что это существа явно мифические, такие не смогли бы появиться на земноподобной планете. У одних крылья вовсе не годились для того, чтобы поднимать хозяина в воздух. У других головы не гармонировали с туловищами. Но все изображения были исполнены так, что становилось ясно: здесь кроется некий культовый смысл. Один слабо походил на черепаху, и Черновски пояснил, что это - символ священной мудрости. Змея наверняка представляла божественное присутствие на всей планете.