Обреченное королевство
Шрифт:
— Мне кажется, что рогоеды поклоняются спренам, — сказал Каладин, вытирая лоб.
— Глупо.
— Люди верят и в еще б'oльшие глупости. Но, по-моему, почитать спренов имеет смысл. Вы странные и магические.
— Я никакая не странная, — сказала она, вставая. — Я прекрасная и понятная. — Она подбоченилась, но, судя по выражению лица, вовсе не рассердилась. Похоже, она изменялась каждый час, становясь более…
Более какой? Нет, не похожей на человека. Но умнее. И более личностью.
Сил замолчала, когда другой мостовик, Натам,
— Привет, Натам, — сказал Каладин, наклоняясь и принимая камень. — Как идет работа?
Натам пожал плечами.
— Ты вроде говорил, что был фермером?
Натам остановился рядом с фургоном, отдыхая и не обращая внимания на Каладина.
Каладин опустил камень и передвинул его на место.
— Прости, что я заставил вас всех заниматься такой работой, но нам нужно хорошее отношение Газа и других бригад.
Натам ничего не ответил.
— Это поможет мне сохранить вам жизнь, — продолжал Каладин. — Поверь мне.
Натам опять пожал плечами и ушел.
Каладин вздохнул.
— Все было бы намного легче, если бы я мог повесить изменение расписания работ на Газа.
— Это было бы не слишком честно, — в замешательстве сказала Сил.
— Почему тебя так заботит честность?
— Заботит.
— О? — Каладин хрюкнул и вернулся к работе. — А привести человека к навозу чулл честно?
— Ну, это другое. Так, шутка.
— Не очень понимаю, чем…
Он замолчал, подходил другой бригадник. Каладин не сомневался, что только он и Камень видят Сил, и не хотел, чтобы думали, будто он разговаривает сам с собой.
Невысокого жилистого мостовика звали Шрам, хотя на его лице не было ни одного шрама. У него были короткие темные волосы и угловатые черты лица. Каладин попытался втянуть его в разговор, без всякого успеха. Шрам даже зашел так далеко, что, уходя, показал Каладину кукиш.
— Что-то я делаю неправильно, — сказал Каладин, качая головой и спрыгивая с повозки.
— Неправильно? — Сил подошла к краю повозки и поглядела на него.
— Я думал, что вид этих троих, которых я спас, даст им надежду. Но им по-прежнему на все наплевать.
— Некоторые глядели, когда ты бегал раньше, — сказала Сил. — С перекладиной.
— Да, глядели, — ответил Каладин. — И никто не позаботился помочь раненым. Никто, кроме Камня — да и тот только потому, что обязан мне жизнью. Даже Тефт не захотел делиться едой.
— Они эгоистичны.
— Нет, не думаю, что это слово применимо к ним. — Он поднял камень, пытаясь объяснить то, что чувствует. — Когда я был рабом… ну, я еще и сейчас раб. В самые плохие времена, когда хозяева старались выбить из меня способность сопротивляться, я был как они. Не эгоистом. Скорее животным. Делал то, что от меня требовали. И не думал.
Сил задумалась. Маленькое чудо — Каладин сам не очень понимал, что сказал. Тем не менее, высказавшись, он попытался пояснить
— Я показал им, что мы можем выжить, но для них это не имеет значения. А если собственная жизнь ничего не значит, почему они должны заботиться о чьей-то другой? Как если бы я предложил им кучу сфер, но запретил их тратить.
— Похоже на то, — сказала Сил. — Но что ты можешь сделать?
Он посмотрел обратно, поверх каменистой равнины, на военлагерь. Из кратера поднимался дым множества костров.
— Не знаю. Но, как мне кажется, нам нужно намногобольше тростника.
Этим вечером Каладин, Тефт и Камень шли по самодельным улицам военлагеря Садеаса. Номон — средняя луна — светила голубовато-белым светом. Перед некоторыми домами висели масляные фонари, указывая на таверны или бордели. Сферы дали бы более ровный, возобновляемый свет, но за одну сферу можно было купить связку свечей или бутыль с маслом. А это намного дешевле, особенно если фонарь висит в таком месте, где его может украсть любой прохожий.
Садеас не вводил комендантский час, но Каладин уже давно выяснил, что одинокому мостовику лучше всего оставаться в бараке. Повсюду бродили пьяные солдаты в запачканной форме. Они шептались со шлюхами или похвалялись перед своими приятелями, а завидев мостовиков, выкрикивали оскорбления и задиристо хохотали. Несмотря на луну и фонари, на улицах было темно, а бессистемная застройка лагеря — смесь каменных зданий, деревянных лачуг и палаток — делала его опасным, плохо организованным местом.
Каладин и два его товарища отступили в сторону, пропуская большую группу солдат. Их мундиры были расстегнуты, а они сами — слегка пьяны. Один из солдат заметил мостовиков, но вид сразу троих — один из которых был здоровенным рогоедом — убедил его только громко засмеяться и мимоходом толкнуть Каладина.
От солдата несло потом и дешевым элем. Каладин сдержал себя. Ударь в ответ, и дорого заплатишь за храбрость.
— Мне это не нравится, — сказал Тефт, оглядываясь через плечо на группу солдат. — Я вернусь в барак.
— Лучше тебе остаться, — проворчал Камень.
Тефт округлил глаза.
— Ты что, думаешь, я боюсь неуклюжих чулл вроде тебя? Я пойду, если захочу, и…
— Тефт, — мягко сказал Каладин. — Ты нам нужен.
Нужен. Это слово странно действует на людей. Некоторые сбегают, едва услышав его. Другие начинают нервничать. Однако Тефт как будто ждал его. Он кивнул, что-то пробормотал себе под нос и остался.
Вскоре они добрались до хозяйственного двора. Не огороженный изгородью каменный квадрат находился около западной стены лагеря. Ночью там никого не было, фургоны стояли ровными рядами. В загоне рядом дремали чуллы, похожие на небольшие холмы. Каладин прокрался вперед, опасаясь часовых, но, вероятно, никому даже в голову не могло прийти, что кто-то захочет украсть громоздкий фургон.