Обреченное королевство

Сандерсон Брендон

— Да, — сказал Далинар. Конечно, он любил ее. Или? Он не помнил ничего. — Какой она была? — И быстро добавил: — С твоей точки зрения? Как ты относилась к ней?

— Все любили Шшшш, — ответила Навани. — Сначала я изо всех сил пыталась ненавидеть ее, но в конце концов могла только тихо ревновать.

— Ты? Ревновать к ней? За что?

— Она слишком хорошо тебе подходила, — объяснила Навани. — Всегда спокойная, никогда не делала неподходящих комментариев, никогда не задирала тех,

кто вокруг нее. — Навани улыбнулась. — Теперь, вспоминая то время, я понимаю, что могла бы возненавидеть ее. Но она была такой милой. Хотя и не очень… ну да…

— Что? — спросил Далинар.

— Не очень умной, — сказала Навани и покраснела, что с ней происходило крайне редко. — Прости, Далинар, но так оно и было. Не дура, да, но… не каждый наделен острым умом. Возможно, это было частью ее очарования.

Казалось, она боялась, что Далинар обидится.

— Все в порядке, — сказал он. — А ты не удивилась, когда я женился на ней?

— Почему я должна была удивиться? Она совершенно подходила тебе, я уже говорила.

— Разве мы подходили друг другу интеллектуально? — сухо спросил Далинар.

— Нет. Но вы подходили друг другу по характеру. После того, как я перестала ненавидеть ее, я решила, что мы, все четверо, можем стать достаточно близки. Но ты был так сух со мной…

— Я не мог позволить себе… расслабиться, чтобы ты не подумала, будто я все еще интересуюсь тобой. — Последнюю часть фразы он сказал с неловкостью. Разве сейчас он не занимается именно этим? Расслабляется?

Навани посмотрела на него.

— Опять.

— Что?

— Чувство вины. Далинар, ты — удивительный, честнейший человек, но ты слишком склонен к самокопанию.

Вина? Самокопание?

— Я никогда не смотрел на это таким образом.

Она широко улыбнулась.

— Что? — спросил он.

— Ты действительно честный человек, не правда ли, Далинар?

— Я стараюсь им быть, — сказал Далинар и оглянулся. — Хотя природа нашей связи мне представляется видом лжи.

— Мы не лжем никому. Пускай они думают — или придумывают — что хотят.

— Наверно, ты права.

— Как обычно. — Какое-то время она молчала. — Ты сожалеешь, что мы…

— Нет, — резко сказал Далинар, удивившись страстности собственного протеста. — Нет, — более мягко сказал он. — Я ни о чем не сожалею, Навани. Я не знаю, что будет дальше, но я неотпущу тебя.

Навани остановилась рядом с порослью небольших, размером с кулак, каменных почек, их длинные лозы высовывались наружу, как зеленые языки. Они росли плотным букетом на большом овальном камне, рядом с тропинкой.

— Сколько ни проси, ты не перестанешь чувствовать себя виноватым, — сказала Навани. — Но по меньшей мере ты можешь хоть чуть-чуть отпустить поводья?

— Не уверен. Особенно сейчас. Но мне трудно объяснить почему.

— Может быть, попытаешься? Для

меня?

— Я… Хорошо, я — человек крайностей, Навани. Я обнаружил это еще юношей. Со временем я сообразил, что могу управлять своими эмоциями только посвятив жизнь чему-нибудь — или кому-нибудь. Первым был Гавилар. Сейчас это Кодекс и учение Нохадона. Это способы, которыми я держу себя в узде. Или как огонь за оградой, которая сдерживает и управляет им.

Он глубоко вздохнул.

— Я — слабый человек, Навани. На самом деле. Если я дам себе разогнаться, то снесу все на своем пути. Все эти годы, после смерти Гавилара, я следовал Кодексу, и он сдерживал меня. Но если на моей броне возникнут даже маленькие трещины, я опять стану тем, кем был. Человеком, которым я не хочу становиться.

Человеком, который обдумывал убийство брата ради трона — и ради женщины, на которой женился брат.Он не мог, не осмелился рассказать, что настолько страстно желал ее и едва не осуществил свой план.

В тот день Далинар поклялся, что никогда не займет трон. Один из кусков его доспехов. Сможет ли он объяснить, что она ненароком взломала всю его броню? Что так трудно примирить давно горевшую в нем любовь с наконец настигшей его виной в том, что он давным-давно отдал ее брату?

— Ты не слабый человек, Далинар, — сказала Навани.

— Ошибаешься. Но слабость может прикинуться силой, если ее как следует связать, как трус может стать героем, если бежать некуда.

— Но в книге Гавилара нет ничего, что бы не разрешало нам быть вместе. Только глупая традиция…

— Нет, так нельзя, — сказал Далинар. — Но, пожалуйста, не волнуйся; я буду волноваться за нас обоих. Я найду способ выполнить эту работу, и я прошу тебя меня понять. Потребуется время. И я расстраиваюсь не из-за тебя, но из-за положения, в которое мы попали.

— Я считаю, что могу принять это. Предполагая, что ты сможешь жить, не обращая внимания на слухи, которые уже пошли.

— Не первые, которые порочат меня, — сказал он. — Я все меньше думаю о них и все больше об Элокаре. Как мы сможем объяснить ему?

— Очень сомневаюсь, что он даже заметит, — фыркнула Навани, возобновляя прогулку. Далинар пошел за ней. — Он поглощен мыслями о паршенди и — время от времени — о том, что кто-то в лагере пытается убить его.

— Слухи могут наложиться на них, — сказал Далинар. — Например, он может решить, что мы двое устроили против него заговор.

— Но он…

Снизу загремели горны. Далинар и Навани остановились, чтобы послушать.

— Отец Штормов, — сказал Далинар. — Скального демона видели на самой Башне. Плато Садеаса. — Далинар почувствовал прилив возбуждения. — Кронпринцам еще никогда не удавалось добыть там гемсердце. Если мы вместе преуспеем, это будет настоящая победа.