Обреченные на смерть
Шрифт:
Каллен не хотел ничего знать об этом. Он не хотел слушать рассказ о том времени, когда люди писали на каменных табличках, когда мужчины были мужчинами, а женщины, за исключением некоторых лесбиянок и старых дев, не служили в полиции, когда никто понятия не имел о том, что это такое — сексуальные домогательства.
— Что было в этом деле, Фил?
Фил вздрогнул от неожиданности — он уже настроился на воспоминания о прошлом, а его вдруг вернули в настоящее. Он сложил руки, как будто был на исповеди.
— Это случилось в тот уик-энд, когда отмечался День памяти павших. Мне нужно было ехать в Вашингтон в середине июня.
Сначала я думал, что это на улице. Подошел к окну, чтобы узнать, откуда раздается этот шум, жалея, что у меня нет под рукой карабина системы «люгер», из которого я мог бы засадить по этой шарманке. Затем я начал понимать, что радио включено где-то внутри помещения, в конце коридора, в отделе кадров, позвонил туда, но там никто не ответил. Я вышел в коридор, стучу в дверь, которая всегда бывает закрыта, толкаю дверь ногой, и она открывается. Выходит, она была не заперта. Я вхожу.
В комнате — Дженни Свейл. Она танцует на столе под эту громкую музыку. Она танцевала ко мне спиной, и я сначала ее не узнал, подумал, что это кто-то еще. Волосы на голове у нее были завязаны в пучок, а обычно она заплетает косички. На ней была коротенькая мини-юбка, какие носили в 60-е годы. Я имею в виду по-настоящему короткие юбки. На ногах у нее были ковбойские сапоги, в ушах — большие серьги. На губах — улыбка. На ней не было ни рубашки, ни лифчика. Ничего.
Ты говоришь, что редко бываешь на этом этаже и не помнишь Дженни. Она была симпатичной женщиной. Нет, не красавица. Слишком худая. Она никогда не носила такие короткие юбки. Обычно на ней были обыкновенные юбки и платья, но в основном она носила штаны, узкие штаны, и я даже не помню, что она носила с этими штанами. Но, что бы она ни носила, на ней всегда была приличная одежда и она никогда не вызывала никаких нареканий. Она была одна из тех девушек, кого любой парень мог пригласить к себе в гости и познакомить с родителями, и вряд ли какой-нибудь парень предложил бы ей снять рубашку и станцевать на столе.
Ладно… Я стал закрывать дверь, чтобы вернуться в свой кабинет и продолжить работу над этим чертовым докладом. Что ж, пусть орет радио, я же решил работать в выходной, а другие люди любят по выходным слушать радио на всю громкость. О’кей, я не возражаю, извините за вторжение. Вдруг я почувствовал, что кто-то стоит у меня за спиной. Такое же чувство было у меня, когда один негодяй бросился на меня в районе Вашингтон-Хайт в октябре 62-го года. Это был Ди Ди Эстефан, сутенер, который убивал проституток. Он нажал на курок, но пистолет не выстрелил — осечка. Тедди Брокс выстрелил ему в руку, и пистолет упал. Тогда Брокс…
На этот раз Каллен не мешал Хриньяку предаваться воспоминаниям. Было бы жестоко так быстро возвращать его к реальности
Но Хриньяк не предавался воспоминаниям слишком долго.
— Ладно, я почувствовал, что кто-то стоит у меня за спиной. Я обернулся — это был Брауерман. В руках у него была бутылка диетической кока-колы, а выражение лица было такое, как будто он хотел сказать: «Я вожу тебя, приношу тебе кофе и охраняю тебя, потому что за это мне платят, но я не хочу, чтобы ты впутывал меня в свои грязные делишки».
— Она это специально подстроила, Фил? — спросил Каллен. — Так ты считаешь?
Хриньяк пожал плечами. Он не хотел спешить с выводами, но понимал, что пора уже прийти к какому-то решению.
— Сразу же после выхода на работу Дженни подала на меня жалобу, обвиняя в том, что я обещал ей повышение по службе, если она исполнит для меня стриптиз на столе. Она называла Брауермана в качестве свидетеля.
Маслоски тотчас же зашел ко мне и спросил, что все это значит. Я сказал, что она все специально подстроила. Он спросил, действовала ли она заодно с Брауерманом. Я ответил, что нет. Он спросил, действовала ли она одна. Я сказал, что кто-то сообщил ей о том, что я буду работать в своем кабинете во время выходных, кто-то даже сообщил ей, когда Брауерман должен будет вернуться.
— Почему ты думаешь, что Брауерман не был с ней заодно? — спросил Каллен.
— Потому что он выглядел совершенно убитым, — сказал Хриньяк. — Потому что, если бы он был в заговоре против меня, он бы нервничал, был бы взвинчен, но он не выглядел бы убитым.
Каллену не совсем ясен был ход мыслей шефа, но он считал, что это была нормальная реакция на случившееся.
— Кто, кроме Брауермана, знал, что ты находишься в департаменте?
— Берил, ее сестра, никчемный муж ее сестры. Жена Брауермана. И их ребенок. Ему шесть лет. Шестилетние уже соображают что-нибудь, а?
Когда дочери Каллена, Тенни, было шесть лет (пять лет, девять месяцев, если быть точным), она написала стихотворение под названием «Хочу знать».
Стефани Каллен
Хочу знать (стихотворение)
Кто зажигает луну? Кто сделал звезды? Кто создал солнце? Кто все это создал? Почему существуют мыши? Почету существуют коровы? Я хочу знать! Я хочу, хочу, хочу знать! Я очень хочу, чтобы вы сказали мне. Скажите же мне. О, о, о, о, о. Почету же вы не хотите сказать мне? Скажите мне сейчас же!— Когда ты прибыл сюда, кто знал об этом?
— Ну, ты же понимаешь, здесь были всякие люди. Я ни на кого не обратил особенного внимания.
— Но был праздник, и люди должны были отдыхать.
— Должны были. Ты же знаешь, как это бывает. Кто-то обязательно должен заскочить в департамент на пять минут по срочному делу. Некоторые считают себя большими шишками и думают, что они вообще не должны отдыхать.
— Кто был на этаже?
— Мессина. Мне кажется, его зовут Пол. Он дежурил по департаменту.