Обреченные на вымирание
Шрифт:
Ездить на машине все равно, что на велосипеде, никогда не разучишься. Мои суетливые манипуляции с рулем, напоминали судороги старшеклассника впервые оказавшегося на водительском сиденье. Машина рыскала из стороны в сторону. Едва не врезался в угол сарая, выруливая на дорогу. Через километр я уже уверенно мчался по песчаной дороге, выбрасывая снопы пыли из под колес.
Как и обещал Андрей, через несколько километров мне пришлось свернуть с дороги. Съехав с асфальта, я сбросил скорость. Хотя местность на первый взгляд виделась ровной, на самом деле оказалась с впадинами, с каменистыми выступами и мелким кустарником.
Прохлада лилась на меня из воздуховодов бодрящей свежестью. На пике удовольствия повернул переключатель обдува до максимума - я захотел замерзнуть. Вспомнил вьюжные Российские зимы, трескучий мороз, хруст снега под ногами, холодный, обжигающий ноздри воздух. Я глубоко дышал, вытягивал губы, надеясь увидеть струйки пара.
Белый самолет на фоне желтых гор увидел издалека.
– Молоток, Михалыч, быстро домчался, - едва я вылез из кабины, Андрей нырнул под руль и разомкнул провода.
– Давно ждешь?
– спросил я, все еще храня в себе прохладу, ощущая, как она растворяется, уходит из меня, сочится под лучами палящего солнца и млел.
– Ты, что? Кондей врубал?
– Да, - блаженно протянул я, с тоской прощаясь с заснеженными улицами Белгорода.
– Чтоб тебя черти съели! Михалыч, это же расход бензина…
Я посмотрел на него, хотел сказать, что глоток прохладного воздуха в меня вселил новую жизнь, разбудил море воспоминаний, но промолчал. Мне было хорошо и совсем не хотелось ругаться. Андрей смотрел на меня, вытаращив злые глаза, поджав губы и сопел. В какой-то момент показалось, что он мне сейчас двинет.
Обошлось, он сплюнул, залез в «тойоту» и с силой захлопнув дверь. Он сидел неподвижно, откинувшись на водительском сиденье. Я стоял рядом, не знал, что делать и думал, - «он сейчас заведет мотор и уедет без меня». Под жарким солнцем с каждой минутой, с каждым квантом растворяющейся прохлады ощущал прилив стыда. Вспомнил, как тяжело дался Андрею этот чертов бензин, вспомнил его валяющегося у ЗИЛа, без сознания, жалкого в пятне высохшей горючки.
Стекло медленно опустилось вниз, из машины донеслось.
– Ты едешь, или как?
Придавленный муками совести, пряча глаза в пол, я залез в машину. В салоне еще гуляла прохлада. Спиной ощутил холодок от обивки, и снова устыдился.
Мы ехали в сторону гор. Машину трясло на неровностях. Мелкий кустарник с хрустом ломался под колесами, ветки скребли по днищу. Чем ближе подбирались к склонам, тем они становились круче. Прохлада в салоне быстро растаяла, чтобы не изжариться в собственном поту, пришлось открыть окна.
Андрей остановил пикап в предгорье, разомкнул цепь. С прекращением рева мотора и долбежки подвесок, наступившая тишина показалась абсолютной. Я слышал шелест камешка, скатывающегося по склону, треск саранчи, шорох сухой травы. И это все была тишина.
– Сейчас перевалим через хребет, где-то там наше сокровище, - Андрей подмигнул мне, засунул навигатор в задний карман брюк и полез по склону.
– И это твои джунгли?
– спросил я, примеряясь к горе.
– Чего к словам цепляешься? Сверху казались джунглями. Я даже не знаю, как назвать этот лес. Каряжником, может?
Казавшийся невысоким и пустяшным на самом деле склон оказался трудной преградой, даже для такого тренированного человека, как
Здесь деревья росли плотнее. Жар от солнца был невыносимым. Жалкая тень от жалких деревьев с уродливыми ветвями и с жесткими мелкими листочками едва помогала. Я положил руку себе на темечко и ощутил раскаленную сковородку. Надо признаться, испугался: «Еще немного и я брякнусь в обморок. Покачусь по склону, по колючим зарослям…».
Мы полезли к черту в пекло совсем неподготовленные. Солнце, казалось, палило по нам самым крупным калибром своих выжигающих лучей. Я снял треники, и отрезал раскладным ножиком левую штанину до колена.
– Какого рожна?
– услышал голос Андрея из соседних зарослей. По треску догадался, что он приближается. Я молча продолжал дело - натянул тканевый чулок на голову.
– Без прикрытия нам скоро солнечно ударит. Чувствуешь, какая здесь адская жара?
– говоря это, я завернул брючину внутрь, получилось что-то наподобие шапочки.
– Соображаешь, старичок,- Андрей подмигнул, переложил обломанную веточку из уголка рта в другой.
– Когда припечет, ты становишься смекалистым.
Он стоял рядом и с любопытством рассматривал мой головной убор. Я оторвал правую брючину и остался в шортах. Трикотажная "шапочка" перекочевала в руки Андрею. Он хмыкнул и натянул ее до ушей, но верх не завернул, как это сделал я, а загнул, получился колпак. Я невольно улыбнулся, он походил на Буратино - переростка, только что не деревянный и с обломанным носом. Мы передохнули, начали спуск. Сползли немного вниз, затем прошли метров триста на север.
– Все, Михалыч, пришли.
– Андрей оглядывая колючие кущи.
– Давай, прими немного левее, так увеличим зона поисков. Ищи автоматы. Наши калаши, цинки с патронами, разбитые ящики. Смотри внимательно, прошло пять лет, все заросло, -помолчал и добавил.
– Конечно, если их не нашли до нас. Но все равно, хотя бы обломки от ящиков.
Я удалился от Андрея на двадцать шагов и начал спуск. Внимательно всматривался в траву, в кустарник, под корявые деревья, в расщелины между камней. Жутко хотелось пить, горло пересохло, язык лип к небу. Через полчаса из сухих зарослей послышался зычный голос Андрея.
– Михалыч, ну что!?
– Пусто!
– Спускаемся до самого низа!
– Хорошо!
Мы спустились к основанию хребта и оказались на дне каменной впадины. Нас подковой обступили горы, на юге виднелся просвет. Андрей приложил руку к глазам, посмотрел на склон, заговорил:
– Я летел оттуда, с северо-востока. Помню эту антилопью бошку. Опустился совсем низко, чуть ли не брюхом царапался. Открыл люк. А в той пройме, - он указал на пустоту между рогами, - снова пошел вверх. Не помню, шел по центру или правее? А может левее?
– Андрей поворачивался, провожая взглядом свой воображаемый полет.