Обреченные невесты
Шрифт:
— Ты никому не можешь принадлежать, кроме Бога, ты его избранница.
— Правда в том, Квинтон, что ты меня боишься.
— Да я, как кукле, шею тебе сверну.
Эта угроза ее не остановила.
— Ты боишься, что никогда не станешь таким же красивым, как я. Ты похож на ревнивого мальчишку, а сейчас готов в истерику удариться.
Захваченный происходящим, Брэд не сводил с них глаз. Это была именно та Птичка, что при первой же встрече поразила его простой логикой и проницательностью, а также умением видеть то, что только она способна. Наивная
— У тебя все тогда было перемешано в голове, да и сейчас ничего не изменилось, — произнесла она. — Ты несчастный одинокий мальчик, которого обидел отец. Такое случилось и со мной когда-то.
Стоило прозвучать этим словам, как гудение в голове оборвалось. В мире наступило молчание, словно кто-то выдернул выключатель из розетки.
«Выходит, она знает?» Конечно, это всего лишь догадка, всякий может подумать, что в детстве с кем-то дурно обращались. Не такой уж редкий случай. Но ведь в ее голосе не было и тени сомнения. И взгляд был устремлен куда-то мимо меня, туда, где хранятся тайны. Это священная территория, такие глубины, куда мне самому доводилось заглядывать крайне редко. А она ступает решительно, растаптывая по дороге мою душу».
Квинтон вдруг почувствовал, что над ним вершится жестокое насилие.
Молчание затянулось, и Квинтон принялся лихорадочно вслушиваться в гул, в голоса. Он стремился вернуть себе хладнокровие и разум — все то, что позволяло ему быть сильным и достойным слугой. Все то, что она отняла у него, за что он ее и ненавидел.
Гул в голове зазвучал с новой силой, напоминая растревоженное осиное гнездо. Он напрягся, пальцы судорожно сомкнулись на рукоятке пистолета… Прогремел выстрел. Пистолет едва не вылетел у него из рук, пуля впилась в пол прямо у его ног.
Птичка даже не пошевелилась.
— Твой отец обижал тебя, так же как мой — меня. Поэтому ты с самого начала ко мне потянулся.
— Нет.
— У меня не нашлось кому сказать, что я — Божья избранница, — продолжала Птичка.
Он увидел в ее глазах нечто… И это его потрясло. По-настоящему. Если бы он давно не вынашивал планов поступить с ней так же, как поступал с прежними, наверняка размозжил бы выстрелом голову. Сострадание — вот что читалось в ее глазах.
— Но в одном ты прав, Квинтон. Я действительно из тех, кто избран Богом.
— Замолчи, прошу тебя.
— Мой отец никогда не говорил мне об этом, как твой не говорил тебе, кто ты.
«Почему я не пристрелю ее? Нужно схватить, связать и превратить ее подошвы в кровавое месиво. Откуда это ощущение, будто связывающая нас клейкая масса начинает постепенно плавиться?»
— Ведь и ты, Квинтон, один из Божьих избранников.
Брэд боялся подать голос. Малейший звук, малейшее движение могло спугнуть Квинтона, и тогда он выстрелит снова.
Квинтон застыл. На лбу у него выступил пот. Ладони стиснуты, кровь пульсирует по набухшим жилам рук. Все может кончиться в любой момент.
Брэд понимал,
«Наивная девочка, она надеется достучаться до него и думает, он сразу все поймет и станет другим. Но такие, как Квинтон Гулд, не меняются. Души их пребывают в ином измерении, где не помогают разговоры сердечные и психотерапия. Он может подыгрывать ей. Может даже поддаться боли, а ее слова ранят его, точно. Но все равно монстр очнется и разорвет ее на части.
И все равно Брэд не осмеливался открыть рот. Он старался ослабить веревки, но тщетно: узел не поддавался. Попробовал пошатать столб, но и из этого ничего не вышло — слишком глубоко тот сидел в земле.
И тут в затянувшемся молчании что-то переменилось. Птичка всхлипнула. Плечи ее затряслись от рыданий. Она набрала в грудь побольше воздуха.
— С меня довольно.
«О чем это она?» — запаниковал Брэд.
— Я слишком долго испытывала эту боль. Больше не могу. — Она разрыдалась еще сильнее, жадно хватая ртом воздух. — Не могу больше прятаться в шкафу. Не могу переносить тьму. Устала от страха!
В бараке ее слова звучали неприлично громко. Она дрожала всем телом, судорожно хватала ртом воздух, переводила умоляющий взгляд с Брэда на Квинтона.
— Не могу… Не могу так больше жить…
«Оплакивает себя. Нечто подобное, — вспомнил Брэд, — она уже говорила в поле».
Птичка пришла не только его спасти — себя тоже. Ей необходимо избавиться от когтей, терзающих ее сердце. Нет, она не старалась заморочить голову и отомстить человеку, который семь лет назад жестоко оскорбил ее. Она старалась избавиться от страха и обрести таким образом свободу.
— Я не могу больше тебя бояться, Квинтон, — говорила Птичка. — Не могу бояться отца. Я не могу жить с ненавистью и страхом, которые хотят убить меня.
Квинтон неподвижно стоял на расстеленных на полу одеялах. Глаза его были расширены. Сжатые в кулак ладони дрожали.
— Я прощаю тебя, Квинтон, — прорыдала девушка и, сделав шаг вперед, остановилась перед ним, медленно протянула руку и прижала ладонь к его груди.
Квинтон был настолько потрясен, что совершенно потерял голову. Выглядел напуганным. Подавленным.
— Он старается убить тебя. — Голос Птички звучал сквозь слезы мягко и проникновенно. — Тот самый монстр, что хочет убить и меня за то, что меня избрал Бог. Да-да, он хочет убить и тебя. — И добавила так тихо, что Брэд едва услышал ее: — Ты такой же, как я. И он хочет убить нас обоих.
Квинтон содрогнулся. Брэд не знал, что сказать. Пусть бежит отсюда, пусть выцарапает ему глаза и убегает, пусть швырнет лампу на пол и спасается через заднюю дверь.
— Мне жаль, что отец обидел тебя, Квинтон, — вновь заговорила Птичка негромко, утерев слезы, словно ангел, посланный на землю специально ради него. — Но ты все равно избранник. Тебе нет нужды оправдываться в глазах Бога или ревновать к нему других избранников.