Обреченный на жизнь
Шрифт:
– Это не одна операция, а несколько. Подумай только, его лицо будут кромсать снова и снова. Перекраивать его и пытаться слепить что-то более менее человекоподобное. Он будет шепелявить и гундосить всю жизнь! А потом… Я видел фото таких детей. У него дыра в лице! И зубы все кривые вырастут. Сколько обойдется протезирование, чтоб он выглядел нормально? Даже если мы все сделаем, он все равно останется Дауном! У него на лице все равно будет написано, что он ненормальный! На него будут пялиться на улице. Ты не сможешь показаться с ним на детской площадке, потому что другие мамаши будут шептаться за твоей спиной! Никто не
Саша снова бросил трубку.
Юля набирала его номер, как заведенная. Размазывала по лицу слезы, расслаивавшие изображение на радужные размытые блики, и нажимала пальцем на имя мужа в контактах. Не знала, что еще делать. Не знала, что ему сказать, как убедить. В чем убедить? Она и сама не могла бы сказать, в чем именно собиралась его убеждать. Просто не могла признать то, что сказал Саша. Это ведь ее Саша? Тот, который очень любит Витю, заботится о нем, о семье. Он просто испугался. Растерялся, вот и сорвался на Юлю. С ним такое бывает. Иногда. Это временно. Когда шок и первый испуг пройдут, он одумается и пожалеет о том, что сказал сейчас.
Муж не отвечал. Сначала в трубке слышались только длинные гудки, а после многих попыток дозвониться хорошо поставленный голос с нейтральной интонацией объявил, что абонент недоступен.
Юля в очередной раз нажимала кнопку вызова, когда в палату вошла полная женщина средних лет. Телефон пришлось временно отложить.
– Здравствуйте, меня зовут Марина Витальевна, - представилась вошедшая.
– Я врач детского отделения. Я буду наблюдать Вашего ребенка, пока он находится здесь.
– Здравствуйте, - Юля, еще не отошедшая после разговора с мужем, замерла на кровати в ожидании новых кошмарных известий. Эта Марина Витальевна не могла принести хороших новостей о ее сыне.
– Ваш врач говорит, что Ваше состояние удовлетворительно. Ребенок находится в детском отделении на этом же этаже. У Вашего мальчика полное одностороннее расщепление мягкого, твердого неба и губы. Он требует особого ухода. Такие дети не могут нормально есть. Пища попадает в полость носа. Высок риск задохнуться. Из-за того, что они не могут нормально есть, они хуже прибавляют в весе и чаще болеют. А вкупе с синдромом Дауна, его болезни будут еще больше тормозить его умственное развитие.
Врач говорила. Она описывала все возможные трудности, сыпала медицинскими терминами, большую часть из которых Юля не понимала. Она повторяла то, что сказал Саша, только другими фразами. Каждое слово как удар. Выбивало дух, отнимало желание подниматься.
Слишком много информации. Слишком много «НО» в жизни ее ребенка. Он будет жить, но неполноценно. Он сможет говорить, но для этого потребуется операция. Он сможет нормально есть, но для этого так же нужна операция.
– Я хочу увидеть его… - Юля соскребла собственное еще слабое тело с кровати.
Марина Витальевна кивнула.
Голова сильно кружилась. Держась за стенку одной рукой, Юля брела за врачом. Коридор казался бесконечным. Из палат слышался детский плач. В манипуляционной и на
За застекленной дверью, помеченной табличкой «бокс № 2», обнаружились два ряда кюветок с малышами. Не было необходимости спрашивать, какой из детей — ее. Юля смотрела через смотровое окошко в изуродованное самой природой личико ребенка и не могла понять, за что… За что ему это? В чем они провинились, что жизнь наказала их так страшно? Ведь никому не делали зла. За что им это?
Она стояла там почти час и не могла заставить себя зайти в бокс.
– Вы хотите отказаться от ребенка?
– Что?
– вырванная из тяжелых мыслей Юля не сразу поняла, что Марина Витальевна снова стоит рядом с ней.
– У вас на лице все написано. Оно и понятно.
– Муж хочет...
– Возможно, Ваш муж прав.
– Он просто не ожидал. Перенервничал.
– Хорошенько подумайте. Такой ребенок будет занимать все Ваше время и все время Вашей семьи. Он не сможет пойти в детский сад, потому что уровень его развития будет ниже, чем это необходимо для нормальной адаптации среди обычных детей. Хотите знать мое мнение?
– врач участливо смотрела на молодую мать.
Юля не хотела знать, но промолчала. Марина Витальевна восприняла молчание, как одобрение.
– Я на Вашем месте, наверное, написала бы отказ. Это все очень тяжело даже для морально подготовленного человека. А для Вас все это стало еще и неожиданностью.
Отказ… Проклятое слово...
Юля перевела усталый вымученный взгляд на Марину Витальевну.
– А у вас есть дети?
– Нет, - смутилась врач.
– А какая разница?
– Никакой, - горько сказала Юля, взгляд которой провалился сквозь лицо собеседницы куда-то в пустоту.
Из детского отделения Юля вернулась как во сне. На тумбочке возле кровати обнаружилась тарелка с гречкой и котлетой. В палате Юля лежала одна, значит кто-то из персонала принес. Заботливые…
Аппетита Юля не чувствовала, но поковыряла, потому что надо, вилкой в гречке и куснула котлетку.
Лежащий на тумбочке телефон коротко трямкнул, возмещая о полученном сообщении. Потеряв к еде остатки интереса, Юля схватила аппарат. Вдруг это от Саши.
Сообщение было от Олеси. Милое и теплое, украшенное симпатичным улыбающимся смайликом в конце, оно выглядело насмешкой. «Привет. Я тебя потеряла. На посту сказали, что ты в роды ушла. Как малыш? Наверное, уже тискаешь его крошечные пяточки. Как сама? Напиши, как сможешь».
Олеся. Она такая добрая, такая уютная. Юле вдруг захотелось выговориться. Все таки подруга, хоть и недавняя и не слишком близкая. Рука сама собой отыскала номер товарки по дородовому отделению.
– Привет, Юлька!
– Привет, - Юля постаралась, чтоб голос звучал не слишком вымучено.
– Ну как ты? Рассказывай, как все прошло.
И Юлю словно прорвало. Она рассказала все. И про пороки развития ребенка, и про Сашину истерику.
– Саша требует, чтоб я отказалась от ребенка. Говорит, что больной ему не нужен, - Юля снова расплакалась.