Обреченный на жизнь
Шрифт:
Персонал роддома тоже не мог. Все таки, они тоже не каждый день видят таких детей.
Уборщица, моющая палату, старательно шоркала пол тряпкой, старалась не смотреть на кюветку с новорожденным, но ничего не могла поделать с собой. Нет -нет, да и мазнет взглядом по лицу ребенку словно бы невзначай. Юля не выдержала. Развернула ребенка так, чтоб его лицо было не видно. Чертова прозрачная кюветка! Уборщица смутилась, покраснела и поспешила закончить уборку.
Постовая медсестра, принесшая Юле баночки для анализов на следующее утро, тоже старалась
Юля остро осознала: так будут смотреть все и всегда. Хоть Юля и не видела, но пока ее сына везли по коридору к ней в палату, наверняка на него так смотрело все отделение. А женщины в палатах уже, наверное, перешептываются о нем. Мол, как не повезло кому-то…
Вскоре ребенка забрали в детское и Юля начала готовиться к разговору с мужем.
Морозов позвонил сам почти в полдень. Наверное, отсыпался после вчерашней попойки.
С первой же фразы Саши разговор пошел совсем не так, как планировала Юля.
– Ты чего матери хамишь?
– Я?
– Ты! Почему она мне звонит и жалуется, что ты ее оскорбляешь?
– Чем я ее оскорбила? Это она…
– Юля, ты забыла, как она выручала нас, когда родился Витя? Она не заслужила такого отношения к себе. Твоя мать, в отличие от моей, не сильно стремилась помогать.
– Моя мать живет на другом конце страны! И она приезжала к нам.
– Раз в год на три дня?
– Не на три дня, а на месяц.
– Моя мать вон переехала сюда вслед за нами.
– Лидия Павловна была одинока, а у моей мамы — семья, хозяйство. Саш, давай не будем больше выяснять, что сделала твоя и моя мама.
– Давай, - тон голоса Морозова ощутимо снизился и стал почти спокойным.
– Саша, мне сегодня Володю привозили.
Твердая многотонная тишина опять повисла камнем на шее.
– В моей квартире его не будет
– В нашей!
– Квартиру выдали мне, как военнослужащему. Я ее заслужил.
– А я по-твоему не работала?
– И много ты заработала?
– язвительно сказал Саша и ссора пошла по новому витку. Когда они разучились говорить по-человечески?
– Да. Твоя работа, хоть и мелочь, а копеечку в семью добавляла. А теперь и этого не будет! Если ты заберешь его домой, ты не сможешь больше работать! Это ударит по всей семье!
– Можно маму мою попросить о помощи.
– У твоей матери инсульт был два года назад. Какой из нее помощник?
– Она оправилась почти полностью.
– Ну, вот приедет она, где будет жить? С нами в нашей двушке? На кухню ее спать положишь? И сколько она пробудет? Месяц? Это не поможет. Наоборот, создаст всем кучу неудобств. Или ты к ней поедешь вместе с ребенком? А Витьку бросишь? С собой его забрать тебе не дам. Ему поступать в следующем году. Нечего его дергать в эту глушь, где живет твоя мать. Там даже школы нормальной нет, не то, что университета.
– А если Володю к ней? К маме, - Юля выложила последний вариант, который у нее был. Если Саша не хочет видеть больного ребенка
– И будешь мотаться к нему каждый месяц? Нет, Юля. Так не пойдет! А деньги на это где брать будешь? И потом, его нужно будет на что-то содержать и лечить, а с кого твоя мать будет требовать денег на это все? С меня! Давать тебе деньги в ущерб себе и нашему сыну я не намерен.
– Саша, ну как я его брошу? Он ведь такой маленький! Как я смогу так жить?!!
– А я?!! Я смогу так жить? Думаешь мне легко?
– голос Саши резал слух, а слова кромсали душу. Юля закрыла глаза, молча принимая на себя шквал его ярости, боли и ужаса.
– Подумай хоть раз в жизни не только о себе и своих желаниях! Я не для этого горбатился всю жизнь, зарабатывал себе авторитет, чтоб спустить все сейчас. Я собирался поступать в академию генерального штаба. Там нужна идеальная репутация! Это высший офицерский состав! Элита вооруженных сил! Что там скажут, когда узнают, что у меня сын даун? Это конец всему, к чему я стремился, Юля! Ты понимаешь?
– То есть чин генерала важнее, чем твой сын?
– Не передергивай!
– Почему ты думаешь, что они не поймут? Не звери же они там...
– Ты даже не знаешь, какая там мясорубка за должности! Если ты обо мне и себе не думаешь, то о Витьке подумай! Ему учиться надо, в жизни устраиваться. Ты ему жизнь сломаешь таким братом! Вот если нас вдруг не станет, с кем останется этот даун? Моя мать стара, твоя — за тридевять земель и с инвалидностью! Он повиснет на Витиной шее!
– Саша… А что он скажет, когда узнает?
– Не узнает. Вите я сказал, что ребенок умер в родах.
– Зачем? Как ты мог такое сказать, Саша? А если Витя захочет на могилу к брату? Это ведь...
– Придумай что-то! Это ты хотела второго ребенка! Тебе было мало Вити! И теперь ты хочешь пожертвовать нами, нашим будущим ради того, у кого нет этого самого будущего. Мы такого не заслужили!
– Я тоже не…
– Выбирай, Юля: или я, или он!
Юле казалось, что весь разговор получился какой-то ломаный. Неправильный, вывернутый наизнанку. На каждый ее довод Саша находил все новые возражения. Взаимные упреки, обвинения и ультиматум.
«Или я, или он...»
Это нечестно! Нечестно ставить такие ультиматумы.
Они с Сашей еще долго спорили после этого жуткого ультиматума. Юля плакала, умоляла, уговаривала приехать в роддом и посмотреть на малыша. Надеялась, что хоть это поможет мужу передумать. Отказался. Юле казалось, что это кто-то другой говорит голосом ее мужа. Кто-то, кто отгородился от нее и от «неправильного» ребенка непроницаемой стеной и зажав уши повторяет себе: «Этого нет! Этого нет!»
Разговор на следующий день тоже не принес ничего хорошего. Саша снова был пьян.