Обреченный рыцарь
Шрифт:
– Я ведь и центурией-то никогда не командовала! – заломила она руки. – А здесь небось целым легионом управлять придется?!
– Ну примерно так, – подтвердил юный боярин. – Чуток побольше будет.
– Представляю я этот чуток, – огрызнулась амазонка.
– Лучше не надобно, – улыбнулась княжна. – Войско у нас справное, но к боям с навьими непривычное. Так что считай, что получила новобранцев.
– Есть какие думки? – поинтересовался брюнет.
Орландина вздохнула:
– Есть одна. Но, боюсь, вам она покажется неудачной. Однако ж иного выхода не вижу, как призвать на помощь
Не без опаски шли Угрюм и Родислава по Княжьей Горе. Давненько сюда не забредали представители малородцев. Вот как Кукиш гонения на «нечистую силу» объявил да набрал себе псов Господних, так с тех пор сюда нога «соседская» и не ступала. В иных местах Киева, может, и нетрудно было схорониться, а здесь ни-ни. Понатыкал преосвященный тут и там своих рамок, а дружинников вооружил хитрыми приспособлениями. Поди укройся.
Теперь шли не скрываясь. С гордо поднятыми головами. Потому как сама государыня Светлана кликать изволила. И самолично свою подругу, а теперь и главного киевского воеводу Орландину отрядила, чтобы с почетом проводить дорогих гостей в палаты княжеские.
Амазонке пришлось здорово попотеть.
Сначала, чтобы убедить Светлану пойти на столь рискованный шаг. Ведь заключение официального перемирия с еще буквально на днях гонимыми малородцами было тяжелым ударом как по молодой и еще не укрепившейся религии, так и по авторитету куявской власти. Таким образом, Княжья Гора как бы признавала свои ошибки, объявляя проводившийся ею прежде курс неправильным. Слава святому Симарглу, юная регентша не была закоренелой фанатичкой и согласилась с аргументами Орландины и Востреца, что в столь тревожные времена не до сохранения лица. Тут бы державу сберечь да людей.
Потом нужно было заверить лешака с мавкой, что приглашение княжны не таит опасности для них и всех Малых Народцев. Светлана-де искренне желает примирения с «соседями» и приглашает их вернуться в свои дома. Не раз и не два повторила все это амазонка, пока наконец Угрюм не поднялся с лавки и… сотворил перед девушкой земной поклон. Словно перед идолом или святой иконой (это уж смотря кто кланяется).
– Исполать тебе, дочка. Великое дело сотворила ты. Уже ради одного этого следовало Варенику пригласить тебя из такого далека! Пойдем, что ли, старая?
– А то как же, батька! – кивнула Родислава. – Вестимо пойдем. Надо Народу своему да и соседям прислужиться. Только вот соберу кой-чего в узелок…
Привечали стариков с пышностью и торжественностью, свойственными приемам, устраиваемым в честь прибытия чужеземных послов. Да ведь они по сути и были посланцами того народа, который жил на этой земле задолго до появления здесь людей.
Орландина диву давалась, глядя, с каким достоинством держатся лешак и мавка. Словно весь свой век провели при княжеском дворе. Знают, куда ступить и кому и что сказать. Откуда? Или это одно из свойств «нечистиков» – приноравливаться к любым обстоятельствам и везде чувствовать себя как дома? Таким был и лесной князь Вареникс во время их общих странствий.
– Вы согласны нам помочь? – с надеждой обратилась к малородцам Светлана. – Забыть былые обиды?
– Коли мысли твои чисты, пресветлая княжна, –
– А остальные? – волновалась правительница. – Простят ли? Захотят вернуться?
– Так ведь домой же, – просто молвила Родислава. – Кто ж откажется? Ну а там поглядят… Это уж как встретят-приветят…
– И долго ждать ответа? – встрял и Вострец.
– Как спросим, так и ответят, – загадочно улыбнулась бабка и, обернувшись к лешаку, спросила: – Что, батька, инда начнем?
– Пожалуй… Затем и пришли…
Неожиданно для присутствующих в покоях старики развернулись и пошли к выходу.
– Э-э-э, вы куда?! – затряс бородой боярин Гордята, слегка забывшись и начав говорить без дозволения княжны.
– Великий Призыв надобно на вольном воздухе делать, – бросила через плечо мавка.
– В дому никак не возможно, – подтвердил и Угрюм.
Светлана поднялась с княжеского места и тоже устремилась к дверям. За нею, плечом к плечу, двинулись Орландина с Вострецом, держа ухо востро, а руки – на мечах. Следом гурьбой повалили заинтригованные бояре, как ни странно, довольно спокойно воспринявшие затею молодой правительницы пригласить на Княжью Гору нечистиков. Многие из них втайне еще держались старой веры, лишь наружно, из страха перед гневом Велимира и застенками Ифигениуса, исполняя христианские обряды.
Угрюм с Родиславой некоторое время побродили по гнезду Рэмовичей, к чему-то приглядываясь и принюхиваясь. Наконец остановились у остатков висячих садов князя Гостомысла. Переглянувшись между собой, согласно кивнули.
Мавка порылась в заплечной котомке и достала оттуда берестяную коробочку, флягу, сработанную из тыквы, и деревянный совочек. Совок отдала старику, и тот принялся ковырять землю, бурча себе под нос неразборчивые слова. Вырыв неглубокую лунку, он пролил туда немного жидкости из тыквенного сосуда, пришептывая:
Уж я пашенку пашу, я пашу,Сам на солнышко гляжу, я гляжу,Стало солнышко к обеду клониться,Пора родичам домой воротиться…Потом настал черед Родиславы.
Она извлекла из туеска маленькое семечко серого цвета, осторожно положила на ладонь, тронула его губами и протянула руку к небу, подставляя семя под лучи полуденного, по-осеннему нежаркого солнца.
Я колышки тешу, я тешу,Огород загорожу, горожу.В лунку семечко свое положу,Да с любовью его в землю посажу.Зрители, будто завороженные, наблюдали за священнодействиями двух существ, внешне ничем не отличавшихся от людей и одновременно совсем иных. Отчего-то никому из толпы высшей киевской знати не приходило в голову, что творится нечто непотребное и несообразное с местом. Только Светлана пару раз украдкой перекрестилась, отгоняя «соблазн бесовский», но на нее никто не обратил внимания. До того все были увлечены представлением.