Обречены на подвиг. Книга первая
Шрифт:
– Так минут пять, наверное, прошло! – не ожидая никакого подвоха, простодушно ответил я.
– А вот я с трех утра! И это первая утка! – грустно произнес врач.
– А чего так рано? Ведь темно, и жора нет! – вслух произнес я, а про себя подумал: «Какого черта идти на болото, когда утки не летают и не видно ни зги?»
Утка, пока мы мирно беседовали, уплыла умирать в одиночестве. Как мы ни пытались ее найти, все было тщетно. Стало совсем светло, и я поспешил к дому, чтобы не опоздать на разведку погоды.
Командирский УАЗик уже через пять минут после болотной истории мчал меня в летную
Доктор не спешил и молча исподлобья смотрел на меня.
– Цигель, цигель, ай-лю-лю! – отпустил я цитатку из «Бриллиантовой руки».
Но врач не был настроен на такой же игривый тон. Молча отодвинув в сторону тонометр, красноречиво давая понять, что это лишнее, Джураевич встал со своего рабочего места и, заметно волнуясь, торжественно произнес:
– Товарищ капитан! Вы сегодня летать не будете. Я отстраняю вас от полетов.
– Ты что, белены объелся? – не сдержался я, обычно стараясь быть корректным с докторами.
– Да, вы сегодня были на охоте, непонятно, во сколько встали и сколько времени провели на болоте.
– Как это непонятно? Ты же видел, когда я пришел!
– Но ведь я там сидел с трех часов ночи! А вы, может быть, пришли еще раньше.
Я вслух повторил то, что пришло мне в голову на болоте, когда узнал, во сколько приперся на охоту врач, и попытался перевести все в шутку:
– Я понимаю, тебе жаль упущенную утку, и ты решил меня таким образом проучить.
Моя шутка произвела противоположный эффект. Садыков, давая понять, что разговор окончен, подчеркнуто обращаясь ко мне на «вы», сказал:
– Решение окончательное. Вы отстранены от полетов.
Поняв, что разговор идет на полном серьезе, я по-мужски послал доктора и вышел из кабинета, оглушительно хлопнув дверью. В конце коридора появился командир полка. Он услышал, как жахнула дверь, и увидел мою разгоряченную физиономию:
– В чем дело?
– Доктор отстранил от полетов!
– За что?
– Утку на болоте не поделили.
– Не понял?
Пришлось рассказать «драму на охоте».
– Сколько времени ты был на болоте? – уточнил для себя командир.
– Минут двадцать – двадцать пять, не больше!
– Иди к спарке, занимай готовность.
– Есть!
Задержавшись на несколько секунд у кабинета врача, я слышал, как обычно спокойный командир громко выговаривает Садыкову. Из отдельных фраз Валентина Джураевича я понял, что у него было еще несколько доводов, чтобы отстранить меня от полетов:
– Товарищ командир, летчик стрелял, он пережил стресс, а в приказе министра обороны по этому случаю четко сказано!
– Приказы министра обороны я знаю лучше тебя! Ты лучше за алкашами следи, а то командир полка почему-то знает о пьянках больше, чем доктор, – перебил его командир.
– Товарищ полковник, летчик крайне возбужден, он послал меня на …! – не сдавался врач.
– Правильно сделал! На его
Я успел юркнуть в лестничный проем, схватить ЗШ и занять готовность в кабине самолета.
– Запрашивай! – давая понять, что инцидент исчерпан, приказал командир.
Через десять минут мы уже неслись на высоте сто метров над штормящим Каспийским морем.
После этого случая я перешел на подчеркнуто официальные отношения с доктором, понимая, что человек напрочь лишен не только юмора, но и здравого смысла.
Сани Ахметов, проучившись в академии полгода, вдруг неожиданно снова появился в нашем гарнизоне. Мы, забыв былые обиды, радостно его приветствовали. Но молодой слушатель академии был настроен не столь дружелюбно. Он демонстративно ни с кем не общался и обходил нас стороной.
В гарнизоне утаить никакую тайну невозможно, и вскоре нам все стало известно. Оказывается, санчасть обокрали два «дембеля», при этом они увели пару ампул морфия. Хищение наркотиков по тем временам относилось к разряду особо опасных преступлений, а следовательно, и раскрытием их занималась Генеральная прокуратура СССР, вполне справедливо не доверяя коррумпированным на местах коллегам. И вот, когда в жесткие руки московских прокуроров попало это вполне, на первый взгляд, безобидное дело, выяснилось, что на складе санчасти, которой совсем недавно руководил Сани, недостает тысячи упаковок морфия, а в каждой упаковке по десять ампул. Если учесть, что на «черном» рынке одна ампула стоила двадцать пять рублей, нетрудно подсчитать, какие барыши поимели ребята, их похитившие.
А случилось это потому, что морфий хранился и использовался с нарушением множества инструкций, и только ленивый не мог этим воспользоваться. Вполне логично предположить, что воспользовался этим человек, имевший прямой допуск к лекарственным средствам. А тот бардак, который существовал еще до него, был удобен для того, чтобы свалить все на халатность должностных лиц, то бишь командиров, так как в армии за все отвечает командир. По слухам, часть наркотиков списали на умерших от разных болезней военнослужащих и членов их семей. Но даже если бы всем покойным перед смертью ввели по упаковке морфия для облегчения их ухода в мир иной, все равно покойников не хватало. Нам-то было понятно, чьих это рук дело. Такой предприимчивостью в гарнизоне обладал только один человек.
Ахметов ходил по гарнизону почерневший от переживаний и перспективы близкой тюрьмы. Но презумпция невиновности, а возможно, и деньги сделали свое дело. Повесив на двоих «козлов отпущения» несписанную часть наркотиков, Генеральная прокуратура благополучно закрыла дело. Бойцам военный трибунал влепил по десять лет лишения свободы. Сани, отделавшись легким испугом, благополучно укатил в Ленинград догонять ушедших вперед однокашников.
Забегая вперед, скажу: после окончания столь престижного учебного заведения наш герой благополучно дослужился до начмеда армии ПВО. Злые языки говорят, что в его домашнем гардеробе висел генеральский китель, но генерала он так и не получил. Какие аферы и махинации успел провернуть удачливый военврач, можно только догадываться. Возможностей у полковника медицинской службы было предостаточно.