Обречены воевать
Шрифт:
Фукидид составил свою «Историю» для того, чтобы мы могли понять, как такие замечательные государства, которые десятилетиями сосуществовали мирно, оказались втянуты в разрушительную войну. Другие очевидцы приводили в обоснование причины, лежавшие на поверхности, а вот Фукидид сумел ухватить суть дела. «Прежде всего скажу о причинах разрыва мирного договора и взаимных жалоб сторон, чтобы никому не пришлось доискиваться, отчего разразилась в Элладе столь великая война», – говорит он, а далее предупреждает, что истинные причины войны маскируются теми, «на которые обе стороны открыто ссылались (из-за чего они, по их словам, нарушили мир, открыв военные действия)».
Более того, Фукидид сумел обнаружить и показать читателю фундаментальную причину конфликта: возвышение Афин и тот страх, который это возвышение внушало Спарте.
Данную ситуацию я характеризую как «ловушку Фукидида»: налицо серьезный структурный стресс, вызванный тем, что крепнущая сила угрожает положению правящей силы. В таких условиях не только экстраординарные, неожиданные события, но даже повседневные трудности международных отношений
Каким образом эта динамика побудила Афины и Спарту к войне, становится совершенно очевидным из изложения Фукидида. Объединившись ради великой цели, пишет он, чтобы изгнать персов из Греции, Афины и Спарта намеревались мирно уладить существовавшую между ними стратегическую напряженность. Они успешно справились с чередой кризисов, грозивших обернуться войной, и даже достигли договоренности о протяженном тридцатилетнем мире. Они признавали, что существенные различия в культуре двух полисов, их политических системах и ценностях стимулируют активную конкуренцию. Но при этом все понимали, что война чревата немалыми бедствиями, а потому стремились найти способ мирного обеспечения своих интересов.
Почему же тогда эти два великих древнегреческих города-государства ввязались в конфликт, имевший столь катастрофические последствия для них обоих? Каждая из шестисот страниц «Истории Пелопоннесской войны» заставляет задумываться о перипетиях и хитросплетениях этой роковой войны [104] [105] . Повествование о дипломатических стычках между двумя главными полисами и малыми греческими государствами, такими как Мелос, Мегара, Керкира и многие другие, содержит поучительные сведения по искусству государственного управления. Но главной сюжетной линией Фукидида остается история той «гравитационной силы», что неуклонно и неумолимо влекла Афины и Спарту к столкновению: речь о возвышении Афин и беспокойстве Спарты по поводу того, что это возвышение грозит ее положению в Греции. Иными словами, основной темой сочинения афинского историка является та самая «ловушка Фукидида», куда угодили две ведущие силы Древнего мира, несмотря на неоднократные попытки избежать такого развития событий.
104
Ibid., 1.23.6. Обстоятельное обсуждение греческого слова «anankasai» и его значения у Фукидида см. в: G.E.M. de Ste. Croix, The Origins of the Peloponnesian War (London: Gerald Duckworth & Company, 1972), 51–63.
105
В первой книге «Истории Пелопоннесской войны» исследуются причины конфликта, остальные семь книг посвящены изложению событий войны.
До вторжения персов в Элладу в 490 году до нашей эры Спарта оставалась доминирующей державой региона более столетия. Город-государство в южной части греческого полуострова Пелопоннес, Спарта (Лакедемон) соперничала с несколькими средними полисами у своих сухопутных границ, а контролировала немало рабов, известных как илоты и превосходивших спартанских граждан численностью в соотношении семь к одному [106] .
Сегодня Спарта считается образцом предельно военизированной культуры. От семей до правительства организационным принципом спартанского общества было стремление максимально нарастить жизнеспособность и силу войска. Спартанские власти позволяли жить только физически совершенным детям. Мальчиков забирали из семей в возрасте семи лет и зачисляли их в своего рода военную академию, где дети росли, обучались и готовились воевать. Мужчины могли вступать в брак в двадцать лет, но все равно продолжали жить в казармах, питаться из общего котла и ежедневно тренироваться с оружием. Только в возрасте тридцати лет, после двадцати трех лет службы спартанскому государству, они получали полноценное гражданство и право участвовать в народном собрании, где, в отличие от Афин, всем заправляли консервативные аристократы-старейшины. Лишь в возрасте шестидесяти лет спартанцев освобождали от их воинской повинности. Спартанские граждане ценили военные навыки превыше всего остального; речь о мужестве, доблести и дисциплине. Как рассказывает Плутарх, когда спартанские матери отправляли своих сыновей в бой, они напутствовали воинов пожеланием вернуться «со щитом или на щите» [107] .
106
Herodotus, Histories, 9.10.1. // Русский перевод: Геродот. История. Перевод и примечания Г. А. Стратановского. Л.: Наука, 1972.
107
Plutarch, Moralia, 241. // Русский перевод: Плутарх. Моралии. М.: Эксмо, 1999.
Афины, напротив, являлись портовым городом на сухом и голом мысу Аттика – и гордились своей культурой. Отделенные от остальной материковой Греции высокими и почти безлюдными горами, Афины издревле промышляли торговлей, а кормили их те купцы, что пересекали Эгейское море во всех направлениях, продавая оливковое масло и древесину, ткани и драгоценные камни. В отличие от «гарнизонного государства» Спарты Афины были открытым обществом, и в местных академиях обучались молодые люди со всей Эллады. После многовекового правления тиранов Афины затеяли вдобавок смелый политический эксперимент,
108
Государственный совет древнегреческого полиса; в Афинах изначально разрабатывал законопроекты, которые выносились на обсуждение народного собрания; в дальнейшем взял на себя ряд административных функций.
До пятого столетия до нашей эры греческий мир оставался в значительной степени разобщенным и разделенным на самоуправляемые города-государства. Но персидское нашествие 490 года заставило греков объединиться, как никогда раньше, чтобы отразить эту страшную угрозу. Позже, при Фермопилах, легендарные триста спартанских воинов встали живой стеной на пути персидского воинства, пожертвовав своими жизнями ради того, чтобы греческие силы успели соединиться. При Саламине союзный флот под командованием афинян блестящим маневром разгромил персидский флот, несмотря на превосходство персов в численности в соотношении три к одному. В 479 году до нашей эры объединенные греческие силы нанесли окончательное поражение персидскому воинству – и с нашествием наконец-то удалось справиться.
Афины сознавали, что они сыграли ключевую роль в достижении победы, а потому стремились выдвинуться в число ведущих полисов Греции. Стоит признать, что вскоре после отступления персов в этом городе-государстве начался замечательный экономический, военный и культурный «ренессанс». Экономическая ситуация привлекала торговцев и моряков со всего греческого мира, люди охотно нанимались на корабли и занимались морской торговлей. С ростом товарооборота Афины стали увеличивать количество торговых кораблей в дополнение к своему профессиональному военно-морскому флоту, который и без того более чем в два раза превосходил флоты ближайших соперников. Отдаленная Керкира единственная среди греческих полисов обладала сколько-нибудь существенным флотом, а третье место в этом списке занимал важнейший союзник Спарты, город-государство Коринф. Однако они не представляли для Афин реальной опасности, ибо грандиозные, ошеломляющие победы афинян над персами на море показали, что умения моряков даже важнее, чем размер флота.
На протяжении пятого столетия Афины постепенно превращали оборонительный альянс, который они сформировали для войны с персами, в фактическую морскую империю. Афины требовали, чтобы союзники несли свою долю расходов, и жестоко расправлялись с теми, кто, как Наксос, пытался вырваться из их хватки. К 440 году до нашей эры все афинские колонии, кроме отдаленных Лесбоса и Хиоса, отказались от собственного флота и вместо того платили Афинам за защиту. Далее Афины значительно расширили торговые связи в регионе (насаждая такой торговый режим, при котором малые греческие полисы наслаждались достатком, а взаимосвязи стали теснее, чем когда-либо ранее). Опираясь на доходы от торговли, афиняне финансировали развитие культуры, благодаря чему появлялись прежде немыслимые сооружения (например, Парфенон) и устраивались частые театральные постановки (тех же пьес Софокла). Даже при том, что другие греческие полисы воспринимали все это с нарастающим недовольством, афиняне полагали дальнейшее расширение своей империи делом совершенно естественным. Позже они, по Фукидиду, заявляли спартанцам, что «нет ничего странного или даже противоестественного в том, что мы приняли предложенную нам власть и затем ее удержали. Мы были вынуждены к этому тремя важнейшими мотивами: честью, страхом и выгодой…» [109] [110] .
109
Thucydides, History of the Peloponnesian War, 2.13.6.
110
Ibid., 1.76.2.
Спартанцы посмеялись над этим объяснением. Они-то знали, что афиняне ничуть не менее безжалостны и хитры, нежели они сами. Впрочем, их недоверие к афинянам также отражало резкий контраст между политическими и культурными принципами двух полисов. Спарта поддерживала смешанную политическую систему, сочетавшую монархию с олигархией. Она редко вмешивалась в дела отдаленных полисов, предпочитая вместо этого сосредотачиваться на предотвращении восстаний илотов дома и на сохранении регионального господства. Спартанцы, безусловно, гордились своей культурой, столь непохожей на прочие. Но, в отличие от афинян, они не стремились побудить другие полисы следовать по тому же пути развития. Несмотря на свое многочисленное войско, Спарта была консервативным государством, радеющим за статус-кво [111] . Коринфский посол так сообщил спартанскому народному собранию: «…вы, лакедемоняне, еще продолжаете бездействовать! По-вашему, мир сохраняют не те, которые даже своими военными приготовлениями не нарушают права, но, однако, решительно показывают, что не потерпят обиды, если им причиняют ее. Для вас справедливость заключается в том, чтобы и не нападать на других, и самим, защищаясь, не причинять обиды… ваш образ действий сравнительно с афинским совершенно устарел» [112] .
111
Ibid., 1.118.2.
112
Ibid., 1.70.2.