Обрести любимого
Шрифт:
— Здесь, Сесил! — Племянник королевы подошел к Сесилу.
— Вы готовы ехать в Шотландию, сэр?
— Да, милорд. Для меня по всему пути расставлены пощади, — ответил Кери.
Дверь затворилась за мужчинами, и королевская спальня снова погрузилась в тишину, которая нарушалась лишь осторожными движениями женщин и потрескиванием дров в камине. На улице пошел дождь и начался ветер.
— Итак, наконец дело улажено, — тихо сказала леди Скруп.
— Разве были какие-то сомнения? — ответила леди Дадли.
— Интересно, каким будет двор короля Якова? — отважилась
— Какое это имеет значение? — сказала леди Скруп. — Нас здесь не будет. Мы представляем собой прошлое правление. Старики уйдут, и придут новые люди.
— Возможно, леди Бурк будет приезжать к новому двору, — сказала леди Дадли. — Она молода, и если я правильно помню, у нее есть невестка, которая замужем за графом Брок-Кэрном, кузеном короля Якова.
— Да, — сказала ей Валентина, — это младшая сестра моего мужа, Велвет Гордон. Однако я не уверена, будем ли мы с Патриком представлены к новому двору. Мы предпочитаем жить в деревне и, будучи молодоженами, хотим иметь семью.
— Жить при дворе очень дорого, — заметила леди Саутвелл.
Гонория де Бун открыла на стук дверь и впустила архиепископа Кентерберийского, Джона Уитгифта, и несколько его священников. Войдя в комнату, пятеро мужчин преклонили колени у кровати королевы и начали молиться.
Королева проснулась и сердито прошептала им:
— Убирайтесь все вон! Я не неверующая, но я очень хорошо знаю, что все вы безграмотные попы! Вон из моей спальни!
Духовные лица поспешно ретировались.
Валентина поднесла чашку с теплым вином и настоем трав ко рту королевы, чтобы облегчить ей боль в горле. Королева с трудом проглотила немного настоя, потом легла. Валентина хотела уйти, но костлявые пальцы королевы поймали ее за рукав, и она снова повернулась, наклонилась над ней и услышала произнесенные шепотом слова:
— Не забывайте меня, дорогое дитя! — сказала Елизавета. — Уезжайте домой, когда все кончится, и назовите в мою честь свою старшую дочь Елизаветой.
— Обязательно, дорогая мадам, — хрипло ответила Валентина, не в силах сдержать слезы, и поцеловала руку королевы.
Елизавета Тюдор слабо пожала пальцы Валентины и проговорила:
— Скажи этой женщине, что я буду ждать ее. — Потом закрыла глаза и снова заснула.
Когда часы пробили шесть вечера, Елизавета проснулась и слабым голосом попросила послать за Джоном Уитгифтом, потому что хотела помолиться с ним. Он вернулся со своими священниками и стал на колени перед ее кроватью. Королева лежала на спине, одна ее рука лежала на кровати, другая свешивалась с нее. Архиепископ взял ее тонкую руку, и королева отвечала на его вопросы о ее вере, открывая или закрывая глаза.
Потом Джон Уитгифт сказал ей:
— Вы были великой и славной королевой, Елизавета Тюдор, но сейчас настал ваш смертный час, и вы должны предстать перед самым великим властителем.
Слабая улыбка тронула губы королевы, и она закрыла глаза. Спустя мгновение архиепископ попытался встать, думая, что королева уснула, но глаза Елизаветы открылись, и она жестом попросила его продолжать молитвы. Она сцепила свои пальцы с пальцами архиепископа
— Внемли гласу вопля моего, отец небесный и Господь всемилостивейший, — молился Джон Уитгифт, — услышь смиренный голос мой… встреть ее благословениями благости… успокой и наставь ее… воздай ей за дела рук ее и сними грехи с нее… и помилуй нас… — Архиепископ читал свои заступничества от имени Елизаветы Тюдор до тех пор, пока, наконец, несколькими часами спустя она не погрузилась в глубокий сон. Архиепископу помогли встать, и он со священником медленно вышел из комнаты. Доктор Перри, который был любимым духовником Елизаветы, остался при королеве.
Оставалось только ждать. Гонория де Бун и Габриэль Эдварде сидели вместе на скамейке у камина и от усталости клевали носами. Леди Саутвелл откровенно спала в кресле, похрапывая и склонив голову набок. Леди Дадли и леди Скруп молились, а леди Бурк сидела около кровати королевы, напротив доктора Перри.
В полночь кончился дождь, и ветер улегся, на смену дню марта двадцать третьему пришел день двадцать четвертый. За стенами дворца Ричмонд было тихо, как тихо было и в Лондоне, городе Елизаветы.
Свечи догорели, и вскоре только камин освещал огромную спальню. Усталость одолела их, и они заснули.
Часы, пробившие три, разбудили Валентину, которая вздрогнула, и повинуясь предчувствию, повернулась, чтобы посмотреть на королеву. Взяв маленькое зеркало, висевшее на золотой цепочке на ее поясе, она подержала его перед лицом королевы. Зеркало осталось совершенно незатуманенным.
Со слезами, стекавшими по ее лицу, леди Бурк встала и, пройдя по спальне, разбудила леди Скруп.
— Королева умерла, — шепнула она этой доброй женщине. — Думаю, что она умерла только что, потому что я спала очень недолго.
— Мы все заснули, — тихо сказала леди Скруп. — Как похоже на королеву — заснуть, когда мы не смотрели на нее. Ее последняя маленькая шутка над нами. — Поднявшись со стула, она подошла сама посмотреть на свою госпожу. Потом с глубоким вздохом сказала:
— Да. Бесс умерла. — Она подняла еще теплую руку королевы и сняла с ее среднего пальца кольцо с синим сапфиром, которое было подарено королеве графом Эссексом. Это послужит доказательством королю Якову Стюарту, что его кузина действительно мертва. Живая Елизавета никогда бы не рассталась с этим драгоценным свидетельством любви.
Она торопливо пошла к дверям спальни и, открыв дверь, тихо приказала, чтобы к ней прислали брата, сэра Роберта Кери. Она молча отдала ему кольцо, потом, рыдая, они обняли друг друга.
— Я скажу Сесилу — сказал сэр Роберт, — а потом я еду в Шотландию. Королева умерла. Да здравствует король! — Он повернулся и ушел, а в королевской спальне все громче слышались горькие рыдания.
Валентина не могла вспомнить, когда она так уставала, но она еще не могла покинуть королевскую службу. Она и остальные сопровождали тело королевы по реке в Уайтхолл, где оно оставалось выставленным для прощания под присмотром дам Елизаветы в течение пяти недель.