Обретение чувств
Шрифт:
Лишь Татьяна, старшая дочь старосты, не участвовала в обсуждении качеств молодого учителя, а задумчиво поглядывала на Ивана, прикрывая серые глаза, когда они вдруг вспыхивали огнём скрытой страсти.
Иван пару раз встретил этот взгляд, и ему стало не по себе от этого пронзительного взора, казалось, прожигающего насквозь. – Стоит остаться с ней наедине и, пожалуй, мне не устоять перед напором страсти этой прелестной девушки, и прощай тогда все мечты о дальнейшей учёбе, о науке истории и о жизни в столичном городе, – размышлял Иван, тем не менее, с удовольствием разглядывая девушку Татьяну, но не забывая взглянуть и
Дело происходило во дворе, где расположились гости, пока хозяйка дома собирала на стол приготовленные заранее блюда и закуски.
Для девушек в этот раз был обустроен отдельный сладкий стол с чаепитием под плюшки и варенье с мёдом, щедро выставленными хозяйкой молодым любительницам сладенького, пока приближающаяся осенняя непогода не разгонит девушек по домам: в распутицу мало у кого будет желание под дождём и по грязи ходить в гости, даже на смотрины кандидатов в женихи. Лучше этих женихов приглашать к себе в гости, о чём девушки непременно будут просить своих родителей.
Когда столы были устроены, гости разошлись: мужчины за стол с выпивкой, девушки за стол со сладостями, устроенный прямо во дворе, благо погода стояла сухая, тёплая и солнечная, в предвестии бабьего лета на Рождество Богородицы, после которого Иван и хотел начать уроки в школе с немногими учениками, которых родители согласятся отдать в учение раньше.
Обед в гостях у старосты Иван провёл также, как и в прошлый раз: сельчане выпили водочки и разговорились о сельских новостях. Главной темой разговора были слухи из уезда о том, что царское правительство во главе со Столыпиным готовит какую-то земельную реформу, а что это будет за реформа, было неизвестно, и потому можно высказывать любые мысли по этому вопросу, щекотливому для крестьянского ума.
Батюшка Кирилл, выпив три-четыре чарки водки, раскраснелся и назидательным тоном, которым читал проповеди в церкви, вещал весьма уверенно: – Государь наш батюшка, в неустанной заботе о своих подданных, озаботился земельным устройством и поручил правительству подготовить реформу, наподобие отмены крепостного права, что провёл его дед царь-освободитель Александр Второй.
Теперь очередь дошла и землю освободить для исконных земледельцев, чтобы не пустовала и по справедливости. А устроить это можно, лишь передачей части государственной земли в ведение общин – так, я думаю, будет и справедливо и по-божески. Нельзя же, в самом деле, землю у помещиков отобрать и отдать крестьянам в наделы, как французы-лягушатники это сделали в свою революцию. Не надо нам таких революций и потрясений, – закончил отец Кирилл и, выпив очередную чарку водки, закусил хрустящим солёным огурцом.
– Мне старшина наш, Акинфий Иванович, как-то говорил, – возразил староста попу, – что в нашем уезде на три тысячи помещиков приходится триста тысяч десятин земли в их собственности, а на сто тысяч с лишним крестьян с детьми и жёнами приходится сто пятьдесят тысяч десятин надельной земли сельских общин: это старшина в уезде у заезжего грамотея-землемера узнал. Вот и получается, что на помещика приходится сто десятин земли, а на крестьянина лишь полторы, включая леса, неудобья и прочие пустыри. Ну и как крестьянам прикажете кормиться с этой земли? Да и народ всё плодится и плодится.
Вон в нашем селе за 15 лет чуть ли не наполовину
– Нет, в ваших домыслах ни золотника истины, – возразил урядник на слова старосты. – Ни царь своей земли не отдаст, за просто так, ни казна выкупать помещичью землю не будет – на это никаких денег в казне не хватит.
Будет министр Столыпин надельную землю общин меж крестьян делить и делать из крестьянских дворов маленьких помещиков, которые смогут со своим наделом делать что хочется: паши и сей, а не нравится, продай соседу, у которого есть деньги, или возьми под залог земли деньги в специальном земельном банке, который надумали учредить, и на эти деньги хозяйствуй на земле, но если не отдашь ссуду, то землю заберут за долги. Об этом мне в уезде наш уездный земской начальник говорил, а ему из губернии тот слух принесли, – закончил урядник своё сообщение в полной тишине.
– Такого не может быть, – возразил староста, – община тогда развалится, и мы в селе будем жить словно волки, грызясь с соседями за лучшие земельные участки, а нерадивые крестьяне сразу продадут свою землю и пропьются, и куда им потом деваться прикажите? Тогда бунты против власти пойдут, почище прошлогодних и жди прихода второго Емельки Пугачёва, что поднимет людей на смуту ради земли и справедливости. Нет, до такой глупости наш царь-батюшка не допустит, хватит с него 1905 года и манифеста о свободе. Иначе по всей нашей земле пройдёт пожар и манифестом не отделаться: того и гляди головы лишиться может этот министр Столыпин, который всё это затевает.
– Столыпин Пётр Аркадьевич, ныне Председатель правительства и министр внутренних дел, четыре года назад был губернатором в Гродно, потом в Саратове, и уже тогда занимался разделом земли и расселением крестьян по хуторам. Когда начались волнения в Саратовской губернии, он приказал войскам стрелять в крестьян, и сколько народу погибло, никто толком не знает.
Это я к тому говорю, что решимости ему не занимать, опыт подавления бунтов у него есть, нас ждут в скором времени большие перемены в сельской жизни, и я думаю, большая смута и кровь в недалёком будущем, – подвёл итог урядник и предложил выпить по чарке за мир и согласие в этом доме, и за дочек, чтобы им вовремя отыскались хорошие женихи.
Гости подняли чарки, посмотрев на Ивана Петровича, которому адресовались последние слова урядника и выпили водки. Староста крякнул после стопки, сказав: – Всяк выпьет, да не всяк крякнет, – и предложил гостям горячее жаркое из курицы, запечённой в печи вместе с картошкой, луком и морковью, что гостям показалось весьма вкусным.
Отобедав, гости снова вышли во двор: девушки уже освободили сладкий стол, и их звонкие голоса звучали на улице, от которой двор огораживал высокий дощатый забор, в отличие от соседей, которые обходились ивовым плетнём, но с дощатыми воротами с калиткой, чтобы каждый раз не отворять ворота для одинокого входящего-выходящего человека.