Обретение чувств
Шрифт:
Захмелевшие сельчане горячо обсуждали предстоящую земельную реформу в России, затевавшуюся новым министром Столыпиным. Принадлежа сами к верхушке крестьянства, гости за столом поддерживали начинания нового Председателя правительства, надеясь прихватить себе куски общинной земли в собственность пожирнее.
– Говорят, что с осени, после уборки урожая, и начнется аграрная реформа, по которой крестьяне смогут взять в собственность общинную землю, на которой хозяйствуют, – говорил старшина. – Нам здесь тоже надо подготовиться к этой реформе и перераспределить осенью земли так, чтобы хорошие наделы остались за нами и другими
Иван, не понимая в сельском хозяйстве, лишь слушал речи присутствующих, все более распалявшихся от выпитой водки, за которой охочим оказался и старшина.
Закончив обсуждение дел, гости закончили и обед. Хозяйка поставила самовар, пригласила со двора девиц, и обед продолжился чаем со сладостями, испечёнными хозяйкой на меду, что привёз урядник из ближнего села.
Девицы снова строили глазки Ивану и шушукались между собой, и Иван, как и в прошлый раз, откланялся из гостей пораньше, ссылаясь на неотложные дела по подготовке к занятиям, до которых оставалась лишь неделя.
Староста не преминул заранее пригласить Ивана к обеду в следующее воскресенье: – Приходите, непременно, Иван Петрович, – сказал староста, – дочкам нашим веселие, когда вы в гостях: что им с нами, старыми, чаи гонять, а с вами им и чаёк слаще кажется. И ещё будет батюшка наш, Кирилл, настоятель прихода. Вам, Иван Петрович, непременно надо с ним пообщаться: он семинарию духовную кончал когда-то, и любит научные разговоры вести. Вы будете говорить между собою, а мы, грешные, послушаем умные речи, может, что и дельное для себя услышим, – закончил староста, провожая Ивана до калитки двора.
Через пару дней Иван навестил священника Кирилла в храме, куда зашёл поставить свечу поминальную о своей матери Пелагее. Он собирался это сделать сразу по приезду, но завертелся домашними делами и подготовкой к занятиям, и вот, в свободный день решил исполнить сыновний долг.
Днём в церкви никого из прихожан не было, и Иван в одиночестве поставил свечу, что купил в церковной лавке у служки. Поставив свечу, он трижды перекрестился на образа иконостаса, пытаясь вспомнить лицо матери, но так и не вспомнил. Он, малолетним лишившись матери, помнил лишь несколько прикосновений материнских рук и её голос, но не её лицо, которое в воспоминаниях представало размытым пятном в обрамлении длинных русых волос, закрученных в узел на затылке.
В полумраке церкви было тихо и пусто. Жизнь осталась там, за входом, а здесь Иван был единственным человеком в окружении сонма икон и образов божьих на стенах храма.
– Что есть Бог, и есть ли он на самом деле? – думал Иван неспешную думу в тишине храма. – В наш просвещённый век вера в Бога – удел малограмотных людей, а остальные, как и я, лишь отдают дань традиции посещения церкви и всем связанным с этим ритуалам церковных служб. Вот и я зашёл сюда не по влечению внутреннему души, а по обычаю ставить свечи в память об умерших. Мать моя жива в моей памяти моими мыслями, а не божьей волею, тем более, что воля божья довольно часто бывает жестока к людям хорошим и благосклонна к подлым и низким людишкам. Но хватит в церкви размышлять о Боге – здесь надо исполнять обычаи и молиться: искренне или напоказ, что я и делаю, вспоминая свою мать Пелагею, царство ей небесное!
Сзади, неслышно, подошёл батюшка Кирилл и, положив руку на плечо
– Наконец-то наш новый учитель посетил храм. Я было подумал, что вы вообще не посещаете храм и удивлялся: как можно учительствовать, не веруя в Господа?
– Извините, батюшка, замотался делами с переездом, минуты свободной не было, вот и не заходил в храм. Хотя и считаю, что Бог должен быть в душе человека всегда, а не только в минуты посещения церкви. Здесь, в церкви, осуществляется обряд поклонения Богу прилюдно, напоказ, и отличить истинно верующего от притворца в церкви невозможно. Как говорится в Евангелии, Господь сказал: «И по делам судите их», так и людей надо оценивать не по словам и частым посещениям церкви, а по поступкам и поведению вне церкви. Впрочем, не след вести праздные разговоры в храме, если угодно, батюшка, выйдем во двор и поговорим там о мирских делах, особенно о школе нашей.
Иван снова перекрестился и направился к выходу. Чему-чему, а поведению в храме и напускной набожности на учительских курсах учили тщательно, чтобы поведение учителя было примером набожности для учеников, особенно для крестьянских детей, семьи которых почти всегда отличались искренней набожностью, к которой их вынуждали нищета и беспросветность обыденной жизни. Может там, в вечности загробной жизни, они будут счастливо, беззаботно быть в райских кущах, если здесь, в своей земной юдоли, заслужат божьего благословения.
В церковном дворе на начинающих желтеть берёзках тенькали синички, перебравшиеся из лесов к людскому жилью, не дожидаясь близкой уже непогоды и холодов. День был тихий, солнечный и тёплый. Ещё жужжали шмели, выискивая остатки нектара в цветках лопухов, пролетали какие-то букашки, торопясь напоследок насытиться и потом спрятаться в расщелине берёзовой коры и уснуть там до будущей весны, но маленькие паучки уже выпустили серебристые паутинки и летели на них вдаль, как переселенцы в поисках земли обетованной. Природа делала свои последние летние приготовления к осени и долгой зиме.
Батюшка Кирилл вышел из церкви следом за Иваном и добродушно щурился на солнце, подставляя лицо и окладистую бороду нежарким уже солнечным лучам.
– Так что вы, Иван Петрович, хотели сказать о вашей школе? – спросил священник учителя, оглаживая и расправляя бороду.
– Откуда вы знаете моё имя-отчество? – вновь удивился Иван.
– Как не знать, если две мои старшие дочери с самого вашего приезда только и говорят, что о новом учителе: молодом и холостом. Они у меня на выданье уже и интересуются всяким приезжим в село: вдруг это их суженый будет. У меня шесть дочерей, а сына Бог не дал. Был бы сынок, он бы сменил меня, если бы стал священнослужителем, тогда и дочки мои остались бы при нём, если бы Бог меня призвал к себе. Но сынка нет, и печалюсь я о судьбе моих дочерей.
Замуж за простого крестьянина им негоже выходить, а других женихов здесь не водится. Я уже и всем знакомым священникам по епархии письма слал: может у них сыновья поженихаются с моими дочками, но пока результатов нет. Иначе дочкам моим один путь – в монастырь, если со мной несчастье произойдёт. Епархия, конечно, пенсион назначит моей матушке и дочерям, но только до совершеннолетия. В таких мыслях о мирских своих заботах и службу веду, – откровенничал батюшка Кирилл с молодым учителем, – видно сильно досаждали ему мысли о судьбе своих дочерей.