Обретение счастья
Шрифт:
Глава 5
В окно смотрело ночное московское небо, холодное и неприветливое.
— О чем ты задумалась, подружка? — спросила Таня.
— О нем.
— Ты не раздумывай, не выстраивай скучных схем, а прислушайся-ка лучше к себе, к душе своей. Понимаешь, жизнь всегда права. И она всегда нас ведет за руку, надо только чувствовать — куда.
— Спасибо, Танюша. Я, пожалуй, пойду.
— Поздно уже. Может, у нас заночуешь? Позвони домой.
— Нет. Доберусь как-нибудь. Пока. Выздоравливай, —
— Постараюсь, — грустно улыбнулась Таня.
На последнем этаже горело единственное окно — в кабинете Юрия Михайловича.
Лифт, к счастью, работал. Усталая Ольга прислонилась спиной к стенке и даже прикрыла глаза. Механизм, пошумев, остановился. Стараясь не стучать каблуками, Ольга подошла к двери, которая открылась до того, как она нашла ключи в сумочке.
— Оленька, наконец-то, — Юрий Михайлович смущенно улыбался. — А я слышу — лифт открылся, и думаю — это кто-то из моих девочек.
— Да, это я, — только и сказала она, проходя в прихожую.
«Он сказал: «Кто-то из моих девочек», значит Маши еще нет. Значит она с Алексеем», — от этой догадки Ольга неожиданно почувствовала себя разбитой и старой. Сердце сжалось в комочек. «Но я же сама во всем виновата. Теперь я — чужая жена. Господи, как глупо звучит…»
— Оленька, где ты была?
— У Тани.
— Но могла хотя бы позвонить.
— А твоя дочь тебе позвонила? Или для нее это не обязательно? — Ольга удивилась заносчивому тону собственного голоса.
— Ладно, ладно. Уже полночь. А завтра — снова на работу. Пора спать.
— Ты разве не выспался?
— Правду говорят — чем больше спишь, тем больше хочется…
— Мне нужно принять душ.
С этими словами она уже открывала дверь ванной.
Вода горячая, потом — холодная… В старину говорили: все уйдет, как вода.
Не уходит.
Когда-то она читала, что жидкость уносит негативную информацию, как бы облегчает душу. Теперь она убеждалась, что это не так. И с ученой беспристрастностью добавляла: «Слишком много накопилось негативного».
Она снова чувствовала себя обиженной, покинутой на произвол судьбы, вынужденной полагаться исключительно на собственные «птичьи» силы.
«Люблю ли я Юрия Михайловича?» — впервые молодая жена задала себе такой вопрос. И побоялась на него ответить.
Тогда зачем все это? Замужество, почти патологическое стремление к уюту, к теплу чужого человека? Где оно, это тепло? Юрий? Да, с ним спокойно, надежно, уверенно. Да, он подарил ей дом и защищенность. После стольких лет безудержных сквозняков это было немало. Но любит ли она его? Чувствует ли себя частью его существа?
Она снова и снова оживляла в памяти какие-то яркие фрагменты своего не слишком долгого романа с Алексеем. Тогда было совсем другое чувство. Захаров не был «чужим». Он как бы становился тоже «ею», и Ольга смотрела на него и думала: «Это —
Там же, на «Нахимове».
В последний день круиза, когда пароход, на всех парах наискосок пересекая море, шел из Батуми в Одессу, на борту был объявлен конкурс бальных танцев.
— Ну что, подружка, поучаствуем? — оживленно спросила Ольгу Татьяна, прочитав объявление.
— Нет, я не настолько уверена в своих силах, чтобы участвовать в конкурсе…
Ольга, конечно, умела танцевать, но она никогда не занималась танцами серьезно. Много раз собиралась посещать школу-студию, но всегда что-нибудь мешало: то экзамены, то курсовые.
В таких случаях, как нынешний, девушка испытывала жесточайший комплекс неполноценности.
— Тогда, если ты не против, я позаимствую у тебя на вечерок Алексея. Мне нужен партнер, а Мишка в танцах абсолютно оправдывает свое имя.
Сказано это было спокойно и непринужденно, казалось, безо всякой задней мысли, но у Ольги почему-то горький ком застрял в горле.
— Да, конечно… А что, Захаров хорошо танцует?
— О, да! Его мама научила. Она когда-то танцевала в кордебалете Кировского театра. Очень хотела, бедная, чтобы и сын стал танцовщиком. Но он, когда отца арестовали, занялся вольной борьбой. Мальчишке хотелось вызволить отца и отомстить его врагам.
— Как?! Его отец сидел? Он что же, преступник?
— А разве Алексей тебе не рассказывал о родителях?
— Нет.
— Ну, так расскажет, — было заметно, что Таня сожалеет о сказанном.
— Так что же совершил его отец? — не унималась Оля.
— Да ничего. Написал какую-то книгу. Рукопись исчезла вместе с ним, — Таня прояснила ситуацию и, почти шепотом, добавила: — Он был правозащитником. Несколько лет тому назад семье сообщили, что он скончался от туберкулеза в Пермском лагере… Слыхала про такой?
— Нет…
— Ну и слава Богу. А Лешку с подобной родословной не взяли бы ни в один вуз, кроме нашего «вольнолюбивого» литинститута. Да и то руководителю семинара пришлось его отстаивать перед приемной комиссией. Лешка очень талантливый. Дьявольски.
— Я догадываюсь.
— Он читал тебе стихи?
— Только чужие.
— Стесняется…
Поздним вечером, ясным и звездным, как и все вечера этого удивительного путешествия, на верхней палубе снова играла музыка, и отдыхающие надели свои самые лучшие наряды.
Оля тщательно выгладила по такому случаю припасенное для последнего ужина на борту открытое платье из белого шитья, которое удивительно нежно должно было оттенить ее плечи и руки, покрытые ровным, бронзовым загаром.
Когда она вернулась из гладилки, Таня была еще не одета. Она сидела перед зеркалом в одних трусиках и тщательно расчесывала свои чуть выгоревшие на южном солнце шикарные рыжие волосы.