Обретение счастья
Шрифт:
— От чего?
— От прошлого. Ты замужем и, кажется, не слишком несчастна. Насколько я знаю, ты выходила за Юрия Михайловича по искренней привязанности.
— Именно — по привязанности, — вздохнула Ольга.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что все еще любишь Захарова?
— Я? Я его ненавижу, — последнее слово Ольга произнесла с особой выразительностью.
— Боже, какая завязка! Какая драма, — Таня явно входила в роль. — Да ты его так любишь, что теряешь рассудок при одном упоминании
— О ком это вы, девочки? Академику явно повезло с молодой супругой, — Миша интерпретировал обрывки разговора по-своему. — Смотрите-ка, что я сотворил.
Он снял салфетку с блюда и Ольга увидела маленькие, изящной формы печенья.
— Это ты сам?
— А кто ж еще? В кулинарном искусстве мне явно удалось преуспеть. Правда, не знаю, как в прозе.
— Мишка, не мелочись, — следующая фраза была обращена к Ольге, — у него только что книга вышла.
— Поздравляю!
— Спасибо. Но поздравишь, когда прочтешь, если сочтешь нужным.
Он открыл секретер и взял из стопки одинаковых книжек одну, довольно солидную, как показалось Ольге.
— Вот так… — старательно, как школьник, он что-то писал на титульном листе, — прочтешь мое пожелание дома.
— Я очень рада, — обложка была гладкой и неприятно-прохладной на ощупь.
Ольга невольно потянулась к чашке с чаем.
— Печенье попробуй, — в голосе Тани слышалась явная гордость за супруга.
— Что — мои книги, что — печенье! Вот Танька у меня — клад! Талантище! Ее пьесы в трех театрах начали ставить. Вот так-то!
— Кто тебя за язык тянет, чертенок? Я хотела Оле сюрприз сделать, на премьеры пригласить…
— Ну, прости, я не догадался… А так — разве не сюрприз?
Оба они были похожи на игривых подростков, в шутку поддевающих друг друга. Ольга невольно любовалась этой парой. Внешне муж и жена абсолютно не соответствовали друг другу. Но уже начавший полнеть и лысеть Миша и все еще красавица, несмотря на тяжелую болезнь, Таня, казалось, были связаны какими-то невидимыми нитями, позволявшими поддерживать и понимать друг друга.
«Вот уж поистине, муж и жена одна сатана», — это фольклорное заключение было явно уместным в данном случае.
— Мишутка, а не принесешь ли ты нам соку? Пожалуйста…
На этот раз Миша понял с полуслова.
— Женский разговор. Тогда не за соком, нужно идти, а щи начинать варить. Успею, пожалуй, — он засмеялся, потом открыл холодильник, стоявший тут же, в комнате, в целях «техники безопасности» коммунальной жизни. — А вот и вожделенная голубая птичка. Оля, надеюсь, ты дождешься, пока сварится курица?
— Надеюсь, дождусь… — неунывающий даже в самых сложных житейских ситуациях Миша незаметно поднял Ольге настроение.
Насвистывая популярный мотивчик
— А теперь рассказывай все по порядку, — Таня была вся — внимание.
— Мне почти нечего рассказывать.
Ольга довольно подробно описала прошедший день, упомянув об уроненных щетках, но начисто «забыв» об обмороке: признаваться в собственной слабости ей не хотелось даже самой себе. Не то, что подруге — даже лучшей.
— …И дверь хлопнула со звуком, с каким закрывается могильный склеп, — закончила свой рассказ Растегаева.
— О, да у вас приступ высокопарной тоски, мадам? Влияние благоверного-графомана не так ли?
— Не надо так о Юре Он…
— Знаю, знаю, — прервала ее Таня. — Он самый порядочный, приличный, честный и так далее, и тому подобное.
— Да. И не надо иронизировать.
— И не надо идеализировать. Одна ты, милая, не видишь, что твой супруг — повеса с большим опытом. Дон Жуан-переросток!
— Таня! — с укором сказала Ольга.
— Не буду, не буду… Да и с чего это я? Разве что по глупой способности к экстраполяции. Понимаешь, вот Бог дал мозги странные: стоит понаблюдать за человеком, как многое в нем становится слишком понятным. И без труда представляется его прошлое. Знаешь, я редко ошибаюсь, — Таня чуть театрально прищурила глаза.
— Потому ты и драматург. И, смею заверить, хороший, насколько я могу судить.
— Ах, не надо похвал, моя радость! Лучше скажи, что ты собираешься делать?
— Ни-че-го… Знаешь, в данный момент меня больше интересует, что собирается делать он.
— Как что? Жениться на дочери академика.
— Ты подозреваешь его в расчете?
— Ранее в этом грехе Захаров уличен не был…
— Да и жениться на дочери академика в наше время уже не очень-то престижно. Тем более, что Растегаев — химик. Значит, он влюбился в Машу.
— Да уж, конечно, после тебя влюбишься хоть в лягушку, только чтобы делала вид, будто ублажает и не докучала своими научными изысками. Только Растегаев мог соблазниться совместной жизнью с тобой, поскольку твоя химия его не испугала, а молодость очаровала.
— Не язви!
Но по-настоящему злиться на Таню Ольга не умела: подруге, как человеку искусства, как шуту в давние времена, как юродивому по традиции, позволялось высказывать самые нелицеприятные вещи. От нее требовали только одного: доброжелательного тона. И сейчас с самой ласковой интонацией, на какую только была способна, Татьяна продолжала:
— А что же ты хотела? Ведь это ты отвернулась от него, когда он, можно сказать, пропадал.
— Я тогда поступала в аспирантуру… Для меня жизненно важно было остаться в Москве… А он…