Обретение
Шрифт:
Я сел рядом, приготовившись слушать очередную поразительную историю – их у меня уже скопилось немало. Даже сон отлетел, хотя совсем недавно давил на уставшие плечи, маня предвкушением отдыха. У стола суетилась женская половина семьи, убирая посуду, Учитель Доо, Текудер и патриарх с сыном о чем-то тихо беседовали, попивая вино из глиняных чашек, в отгороженном от общей трапезной уголке. Нам никто не мешал.
– Жил некогда в Шусине Очирбат-гуай, – начал он свой рассказ. – Большую семью имел. Сыновей сильных имел, дочерей красивых. Скота бессчетно. Овец жирных, кобылиц быстрых, волов могучих. И все, за что брался он, получалось легко и красиво, как на пиру льется песня. Долго длилось его счастье, но изменило. Судьба наслала мор и глад на его долину – и как с
И не только сын Очирбат-гуая. Молодые и дерзкие восстали против не знающих, как справиться с бедой отцов. Мир меняется, – говорили они, – принимает новую форму, устраивается по иным, отличным от прошлых, правилам, а те, кто распоряжается нашей судьбой и жизнью, словно не замечают этого, оберегая обычаи предков и потрясая вышедшими из обращения ценностями. Их мудрость казалась молодым стариковской блажью, советы – брюзжанием, запреты – произволом деспотов, не желающих расставаться с властью.
«Прости, сын мой, – сказал Очирбат-гуай, – что не смог воспитать тебя правильно!» Сказал – и ушел. Ушел он из дома, чтобы не видеть поношения всего, что дорого сердцу шусинца. Напрасно умерли сильные сыновья. Зря угасли красивые дочери. Свет очей, жена верная, вотще ушла из мира живых. Стар стал, слаб, не смог защитить предков от поругания. Поднялся на гору Бурхан, встал над обрывом и задумался: как дальше быть? Только недолго стоял он один. Подошли к нему сосед с женой и убеленные сединами погонщики стад, и старосты из ближайших поселков… Их перестали слушать, мнением перестали интересоваться, распоряжения выполнять. Каждое замечание, каждое слово воспринимались бредом выживших из ума: дети перестали чтить отцов, внуки презирали дедов. Посмотрели старики друг на друга, заплакали, обнялись и бросились в пропасть. С тех пор люди называют ее ущельем Воющих душ.
Это распространилось как пожар по всему Шусину… и старики сдались. Они сняли с себя ответственность за участь будущих поколений, отринули свой долг быть рулем и ветрилами корабля, пустившегося в самостоятельное плавание по бурному морю жизни. Говорят, они все уходили в горы. Умирать. Обрезали нити, связывающие поколения в единое целое.
А молодые стали строить новую жизнь по своему разумению, набивая раз за разом те же самые шишки, что набивали до них отцы и деды. И оказалось, что обычаи предков и ветхие ценности вовсе не бесполезны, а помогают выжить. Теперь повзрослевшая молодежь создавала свою традицию, благоговейно внимая советам немногих оставшихся старших, складывая их навыки и наблюдения в копилку собственного опыта. Даже вздор, который несли старики, просеивали в поисках жемчужин мудрости былого… Да, жить в русле традиции – это жить с закрытыми глазами, пользуясь чужим умом и зрением, но когда прерывается традиция, на опустевшем месте сложно построить что-то принципиально «свое», не допустив ошибок. Иногда – слишком дорогих и непоправимых для устроителей. Это был горький урок для всех: и для стариков, проявивших слабость, и для молодых, лишь много позже осознавших свою глупость.
– Когда это произошло? – спросил я
– Может, сто, может, пятьсот лет назад... кто упомнит?
– Почему же не вмешался Совет Мудрых?
– Какой Совет? – удивился рассказчик.
А ведь и вправду… ни разу во время путешествия по Шусину я не слыхивал о Совете Мудрых, хотя по договору с Тулипало он должен был существовать до сих пор. И никто не имел права вмешиваться в его деятельность
– И сейчас в тех вещах, которым нас учат старшие, мы уже не ошибемся…
– И, значит, имеем право на эксперименты, – заключил я.
Собеседник замялся на мгновение, видимо, пытаясь угадать смысл незнакомого слова, и утвердительно кивнул.
– Но все же, почему традиция поощряет столь опрометчивое гостеприимство? – вернулся я к началу разговора.
– Потому что на вашем месте мог быть любой из нас. Метель не делит на своих и чужих. В этих краях, где народу немного, путник без помощи может погибнуть. Мы ведь раньше ходили со стадами по всем долинам предгорий, на месте не сидели… вот оттуда и взялся обычай делить стол и кров с тем, кто придет к порогу. Никто не хочет держать ответ за чужую жизнь перед Судьбой и Смертью.
Я понимающе кивнул и продолжил обустройство лежанки, постаравшись выбросить сказанное из головы: обдумаю это позже, когда как следует высплюсь.
Через пелену дремы доносились до меня негромкие голоса хозяев и Учителя Доо, уговаривающихся о возможности оставить здесь, под присмотром, вещи и лошадей Текудера. Какая дорога откроется ему в храме Судьбы? Мы не знали, но вряд ли он пойдет по ней обремененный скарбом. Да и вернуться за оставленным имуществом никогда не поздно, до храма недалеко. Старшие обсуждали стоимость зимних кормов, регулярность выездки, тонкости содержания необычных постояльцев конюшни…
Серое небо нависало над серыми скалами. Тучи перекатывались по небу волнами бушующего океана, на дне ущелья билась о валуны дикая, злая речушка. На вершине безжизненной голой скалы сидел отец, устало опустив плечи. Порывы ветра трепали льдисто-голубую накидку, срывали с головы церемониальный убор. Откуда-то снизу поднялся и встал рядом дед, потом еще один старик, и еще… Все эти люди, одетые в родовые цвета Иса, молча смотрели на бурные воды реки. Отец встал. Поочередно обняв каждого из пришедших, он развернулся к пропасти и… Нет!
Я распахнул глаза. Сердце колотилось как бешенное, в груди застыл снежный ком. Не заметил, как уснул. Ну и привидится же! Настоящий кошмар, навеянный усталостью пути, духотой дома и вечерней беседой. Слава Судьбе, мой занудливый отец никогда не поддается порывам. Или я чего-то не знаю о нем?.. Все, хватит. Надо гнать из головы дурацкие мысли. Все будет хорошо. У нас все будет хорошо.
Хозяева встали еще до рассвета. Мы сквозь сон слышали, как на кухне позвякивала кастрюльками хозяйка с парочкой дочек на подхвате. Мужчины, стараясь топать потише, отправились в хлева и на конюшню, обихаживать скотину. Пришлось тоже вставать, хотя вчерашний путь сквозь буран сильно вымотал нас. Умылись, привели в порядок вещи, просушенные на уже раскалившихся камнях печи и, после плотного завтрака, попрощались с домом Амагелон-аава. Повинуясь какому-то неясному порыву, я объявил:
– В Бахаре вас всегда будет ждать «Дом в камышах». У нас тоже случаются бури самого разного свойства, но традиции гостеприимства не столь сильны, как в этих краях. Мое жилище откроет двери приходящим к порогу.
Семья Амагелонов с достоинством поклонилась в ответ.
Предгорья дыбились хребтами. После вчерашнего буйства небо радовало тихой умиротворенностью. Под ярким солнцем стремительно таял снег, но мощеной дороге это было только на пользу. Мерхе гарцевал и пританцовывал под Текудером, сияя золотом шкуры, словно солнечный зайчик. Его всадник тоже взбодрился, во взгляде мелькала надежда на чудо. До храма Судьбы добрались на удивление быстро: дорога привела нас к грубо вырубленной лестнице, ведущей к темному проходу в скале. Оставив лошадей у специально обустроенной коновязи, мы поднялись наверх. Хранитель Сию остался с остальной скотинкой сторожем, уговорили.