Обретение

Лаймен-Рисивер Бетти

— Сейчас гораздо тяжелее, чем прежде… А может, я просто забыла, как это бывает? — спросила она.

— Господи, да все забывается! — воскликнула Полли.

Китти вспоминала ночь, в которую Ребекка рожала Натана… Когда начался очередной приступ, она стала инстинктивно тужиться, хоть Полли с Эстер и не велели этого делать. О Боже… как больно! И она впервые закричала. Эстер подошла к ней, качая головой:

— Ну, кажется, началось.

Ближе к полуночи Китти, бледная как полотно, упершись спиной в подушки и пятками в перину, начала тужиться. Она побагровела

от напряжения, из ее горла вырывались дикие вопли.

— Давай… давай… еще немного! — подбадривала ее Эстер.

Через мгновение Китти истошно завопила, делая последнее усилие, — и младенец выскочил из нее прямо в подставленные руки Эстер.

— Девочка!.. Господи, у тебя девочка! — радостно воскликнула Полли.

Китти улыбалась, пытаясь приподнять голову, чтобы увидеть ребенка.

— Нет, ты только посмотри на нее! — причитала Эстер, поднимая испачканного в крови младенца над животом Китти и очищая его носик и ротик от слизи.

Китти сквозь пелену счастливых слез смотрела на девочку как на чудо, и ей казалось, что никогда еще она не испытывала таких растопляющих душу чувств. Девочка дергала ручками, морщила свое крохотное личико — и вдруг раздался резкий сердитый крик — такой мощный звук от такого крохотного существа! Полли с Эстер рассмеялись, а Китти, улыбаясь, гладила дочку по влажным волосикам на голове, которые были почти такими же рыжими, как у Романа.

Вдруг она тяжело задышала и вся сжалась от очередного приступа — такого же невыносимого, как и прежние, потом изогнулась всем телом, стараясь посильнее напрячься.

— Второй лезет, — спокойно сказала Эстер, отрезая малышке пуповину и передавая ее Полли.

— Боже мой! — только и произнесла Китти.

— Не волнуйся! — успокаивала ее Полли. — Я же выкормила своего Джонни, а он был куда крупнее. У меня полно молока, могу и тебе одолжить.

— Одно плохо, — нахмурилась Эстер. — Придется праздновать их дни рождения в разные дни.

Китти непонимающе посмотрела на нее.

— Я заглянула в гостиную, чтобы определить по часам, когда родилась первая, — объяснила Эстер. — Без двух минут двенадцать.

— Выходит, вторая..! — Китти захохотала.

Эстер кивнула:

— После полуночи.

Девочки-близнецы очень скоро стали любимицами в доме, Эстер постоянно хлопотала над ними, а Трейс с Майклом все время спорили, кто из них лучше качает колыбельки (Том Латтрем тут же смастерил вторую).

Младенцы были и в самом деле обворожительными девочками, но их невозможно было различить — только по родимому пятнышку в форме полумесяца на плечике одной из них. У них оказались личики Китти — сердечком — и рыжие волосы отца, шелковистые и кудрявые.

Им исполнился уже месяц, а Роман все не возвращался, и Китти решила, что пора дать им имена. Она сделала соответствующие записи об их рождении в старой семейной Библии Джентри и оставила немного места на случай, если Роман захочет дать им еще по одному имени. Со дня их рождения она не получила от мужа ни одного письма, но младенцы не давали ей ни минуты покоя, и даже несмотря на постоянную помощь Эстер, у Китти не было свободного времени, чтобы слишком беспокоиться.

Но когда прошел второй месяц, а она так и не получила от него ни строчки, даже заботы

о близнецах не могли уже рассеять ее тревоги. Она знала, что Роман никогда еще так долго не молчал. Может письмо затерялось в пути? Но нет, скорее всего, там что-то случилось. Путь Романа домой был связан с рекой Огайо, и его лодку могли перехватить дикари… От этой мысли Китти сходила с ума.

Однажды в полдень она вынесла из дома близнецов в тень от двух больших вязов в дальнем углу двора и уложила их на матрас, чтобы они подышали свежим воздухом, пригоняемым со стороны реки порывами ветра. Пододвинув к себе корзину с прохудившейся одеждой, она принялась за штопку. К ней подошла Селия, чтобы полюбоваться младенцами.

— Я оставила зелень на кухне. Госпожи Эстер там не было, — сказала она.

— Она пошла на реку — посмотреть, принесла ли ее старая гусыня потомство.

Поблагодарив девочку за зелень, она вдруг услышала, как возле реки залаял Мишка, и до нее донеслось слабое ржание лошади со стороны амбара.

— Кажется, возвращаются папа с Эрлом и Джеймсом, — вздохнула Селия. — Они ездили сегодня утром к старому дому — расчищают там еще одно поле под маис.

Китти кивнула и снова вернулась к своему занятию. Вдруг она вскинула голову, прищурилась: ей послышался голос Романа.

— Китти!.. — снова донеслось до нее, теперь уже громче и яснее.

Вскрикнув, она вскочила на ноги и отбросила в сторону корзину. Ноги ее задрожали.

— Ах, Селия… — прошептала она, бросая быстрый взгляд на девочек, — присмотри за ними, прошу тебя! Я сейчас.

— Куда все подевались? — снова раздался голос Романа.

Китти, подобрав юбки, стремглав побежала к дому, прямо к нему. Он стоял в своих старых грязных бриджах из оленьей кожи, словно никуда и не уезжал, не встречался в Филадельфии и Нью-Йорке с самыми влиятельными людьми — руководителями нового молодого союза штатов.

— Роман! Роман! — Она весело смеялась, когда он приподнял ее и закружил, осыпая поцелуями. Он целовал ее снова и снова… и сердце ее так сильно стучало, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди от счастья.

— Китти… Китти… — только и повторял он, — ты даже себе представить не можешь, любовь моя…

Китти не в силах была оторвать взгляд от его бронзового лица, от белоснежных зубов.

— Могу, могу… — шептала она. — Боже мой, как же я по тебе скучала…

Он поставил ее на ноги и, обнимая, не сводил с нее глаз.

— Ты похудела, — встревожился он.

— В самом деле?

— По-моему. — Он засмеялся, и в глазах его вспыхнули озорные искорки: — Кроме них… — Он ткнул пальцем в ее полные, налитые молоком груди. — У тебя, правда, они всегда были большими для такой крохи, как ты.

Китти улыбалась, пытаясь предугадать, что он скажет, когда узнает, почему они у нее так округлились.

— Ты получила мое письмо, в котором я сообщал о своем приезде? — спросил он.

— Нет, Я не получила от тебя ни одной весточки за два… почти три месяца! Я вся извелась, Роман!

Он лукаво улыбнулся.

— Прискорбно, любовь моя. Может, оно теперь лежит, размокшее, на дне Огайо… а может, еще и придет — через неделю… или через месяц, — добавил он, улыбаясь во всю ширь.

Озираясь, он посмотрел на реку, на густой лес возле нее.